— Ох… конечно, — выдавил царь Шахрияр с нервно бегавшим взглядом, и, лихорадочно соображая, что может открыться в ходе таких расспросов, вдруг принял решение. — Хотя… это, по-моему, бесполезно, — поспешно продолжил он, задыхаясь. — Потому что… я только что, слушая вас, догадался, кто именно совершил преступление!
Гарун с ибн-Шааком никогда в жизни так не удивлялись.
— Неужели, государь? — переспросил ибн-Шаак.
— Да, — подтвердил Шахрияр. — Да…
Теперь, когда команду успешно свернули с пути, у царя была единственная забота — чтобы никто никогда не заподозрил его в причастности к похищению, чего при тщательном компетентном расследовании нелегко было избежать. И сейчас, в момент всплеска его сообразительности, совпавшего с новым пробуждением либидо, Шахрияр увидел возможность заранее опровергнуть любые намеки и одновременно назвать похитителей. Впрочем, прежде он счел необходимым ярче изобразить ужас и потрясение от собственного открытия, поэтому задохнулся и впечатляюще передернулся.
— Да… — прошипел он с остекленевшими глазами, — …почему же я раньше не понял?
— Кто, государь? Кто же это такие?
Шахрияр изо всех сил старался сохранять спокойствие.
— Кажется… наверняка… те самые телохранители, которых я нанял в личную охрану жены…
— Телохранители?
— Двое индусов и двое персов, как и сказал ваш фонарщик.
— Царь хорошо их знает?
— Люди с черным сердцем, — покачал головой Шахрияр, — и с черной душой. Профессиональные убийцы из астрифанского преступного мира.
Собеседники озадаченно на него посмотрели.
— Я должен был хорошенько подумать! — вскричал он, укоризненно покачав головой в собственный адрес. — Должен был предвидеть! Проклинаю себя! Только, знаете, моей жене давно угрожали… обещали лишить ее жизни… поэтому я решил взять в охрану сильных, безжалостных…
— Царь уверен, что это они? — уточнил Гарун.
— Единственно логичное заключение.
— И эти охранники прибыли с вами из Астрифана? А теперь исчезли?
— Да, причем я только вчера обратил внимание на их отсутствие. Проклинаю себя за глупость!
Гарун с ибн-Шааком переглянулись, и последний спросил:
— По словам государя, царице угрожали? Чем именно, если можно спросить?
Шахрияра как бы смутили щекотливые детали.
— Моя жена… — нерешительно начал он и вздохнул, — склонна к скоропалительным заявлениям. Я пытался предупредить ее… а она капризничала и сердилась… — Царь всхлипнул, ткнул в глаз пальцем, выдавил на щеку еще каплю. — Не питала никакого почтения к кастам… религиозные убеждения у нее прихотливые… при всей своей любви к ней не могу отрицать, что она кокетничает с мужчинами, дразнит их, соблазняет, — тут он бросил взгляд на сверкнувшего глазами Гаруна, — потом меня винит в дурных намерениях, когда я стараюсь ее образумить. Я советовал быть осторожнее… не возбуждать ненароком похоть, злобу, прочие страсти… а теперь…
— По мнению царя, она чем-нибудь оскорбила охранников?
— Или кого-то из вышестоящих. В конце концов, наемникам легко отдавать приказания. Если я их когда-нибудь встречу. — Охваченный притворным гневом, он как будто не смог описать, что сделает с ними.
— Значит, царь разрешает захватить их в укрытии военной силой? — спросил Гарун. — Если отыскать удастся.
— Только если моя возлюбленная жена уже… ушла. — Шахрияр демонстративно сморщился при этой мысли. — Тогда… только тогда… убейте предателей. Нет, не просто убейте. Обезглавьте, прежде чем они успеют открыть поганые пасти с мольбой о пощаде.
— Значит, царь способен представить исчерпывающее описание преступников? — спросил Гарун. — Я успел внимательно просмотреть ночные отчеты барида. Может быть, кто-то соответствует словесным портретам.
— Конечно, — с готовностью вскинулся Шахрияр. — Все что угодно… любое содействие, — и отправился описывать ибн-Шааку с писцами кое-какие нарочито расплывчатые детали, зная, что для его собственной безопасности необходимо хранить дело в тайне.
Когда царь возвратился во дворец Сулеймана, солнце уже прорезалось сквозь клубившиеся днем облака, ярко засверкало на башнях, облицованных глазурованными плитками из Кашана[61], удлинило тени, накрывшие царя в темном ущелье обмана. Атмосферные явления — розовый свет, воздух, теплый как кровь, последствия бури — соответствовали его неимоверному и восторженному душевному облегчению. Даже боли в спине отпустили на время. Безусловно, в аль-Хульде он вел себя убедительно. Мучительница исчезла, у единственных спасателей, отправленных на поиски, нет шансов ее отыскать. В лучшем случае протянут в пустыне несколько дней, потом наступит обезвоживание организма, для чего он сделал все возможное — помочился на преподнесенные им сушеные финики, снабдил сильнодействующим слабительным под видом средства для улучшения пищеварения. С дерьмом из них полностью вылетит не только съеденная в предыдущие дни пища, но и воспоминания обо всем съеденном за два прошлых года. Считай, уже покойники. Вместе с Хамидом и его когортой, если тех отыщут. И с самой Шехерезадой, если Хамид держит слово. Ноздри Шахрияра раздулись от перспективы всеобщей смерти, а член отвердел в предвкушении любовных игр.
61
Город Кашан издавна обладал монополией на производство декоративного разноцветного кирпича, получившего название «каши».