Габриел Харви в своих личных записях такого же рода, сделанных между 1598 и 1601 гг., отмечает: "Молодежи весьма нравятся "Венера и Адонис" Шекспира, а те, кто более зрел умом, предпочитают его "Лукрецию" и "Гамлета, принца Датского" {Ibid., p. 197}.
Поэт Джон Уивер одну из своих "Эпиграмм" посвящает Уильяму Шекспиру, озаглавив ее по-латыни: "Ad Gulielmum Shakespeare". "Медоточивый Шекспир, когда я увидел твои создания, то готов был поклясться, что их породил сам Аполлон". Он называет не только героев поэм - Адониса, Венеру, Лукрецию и Тарквиния, - но также Ромео и Ричарда (очевидно, Ричарда III) и призывает Шекспира при помощи своей музы создать новые образы {Ibid., p. 199.}.
Эпитет "медоточивый" - honey-tongued - первым применил к Шекспиру Ф. Мерез в 1598 г., и он, как видим, быстро закрепился за ним.
Студенты Кембриджского университета, решив посмеяться над незадачливыми графоманами, поставили сатирические пьески-пародии наподобие наших "капустников" - "Паломничество на Парнас" и "Возвращение с Парнаса" (1599-1601). В первой из них остряк Инджениозо предупреждает зрителей относительно дурака Галлио любящего говорить цитатами: "Мы сейчас получим не что иное, как чистого Шекспира и лоскутки поэзия, подобранные в театрах" {Chambers Е. К. William Shakespeare, vol II, р. 200.}. Сам Галлио говорит: "Пусть дураки восхищаются Спенсером и Чосером, я буду поклоняться сладостному г-ну Шекспиру и, чтобы почтить его, положу его "Венеру и Адониса" под подушку, как я читал о ком-то (не могу вспомнить его имени, но я уверен, что это был какой-то король), кто спал, положив под изголовье кровати Гомера" {Ibid., p. 201.}. С. Шенбаум справедливо указывает, что в глазах кембриджских ученых вкус Галлио был не лучшим, ибо Чосера и Спенсера они ставили выше Шекспира.
Особенно важно одно место из "Возвращения с Парнаса". Здесь в числе действующих лиц оказываются актеры труппы Шекспира, комик Кемп и трагик Ричард Бербедж. Кембриджские педанты и здесь не жалуют народный театр. Они изображают Кемпа невеждой. Это явствует из его рассуждения: "Редко кто из этих университетских умеют хорошо писать пьесы. Они слишком пропахли этим писателем Овидием и этим писателем Метаморфозием и больно много толкуют о Прозерпине и Юпитере..." {Ibid.} Это выпад против общедоступного народного театра в защиту драмы академической, следующей образцам римских классиков. А дальше мы слышим от Кемпа прямое противопоставление "неуча" Шекспира "образованным" писателям: "А вот наш приятель Шекспир всех их кладет на лопатки. Да и Бена Джонсона в придачу" {Ibid.}. Сторонники академической драмы с горечью признают, что у зрителей большим успехом пользуются драматурги "неученые", как Шекспир. Кембриджцев это возмущает, и они смеются над вкусами "толпы".
В этом отрывке особого внимания заслуживают слова актера Кемпа "наш приятель Шекспир", "our fellow Shakespeare". Их можно перевести также - "наш товарищ Шекспир", "наш коллега". Иначе говоря, в речи Кемпа Шекспир фигурирует одновременно как драматург и актер. Факт знаменательный.
Сохранилось предание, рассказанное Т. Фуллером, о словесных стычках между Шекспиром и Беном Джонсов ном. С. Щенбаум подвергает сомнению достоверность рассказа. Позволю себе не согласиться с автором книги. Есть стихотворение Фрэнсиса Бомонта, адресованное Бену Джонсону, в котором тот вспоминает о встречах литераторов в таверне "Сирена". Правда, Шекспир здесь прямо не назван по имени, но сами сборища писателей описаны весьма красочно. А в другом стихотворном послании Ф. Бомонта о Шекспире говорится впрямую. Бомонт пишет о своей любви к Бену Джонсону, стремясь вы разить ее безыскусственно. "Даже если бы я обладал ученостью, - пишет Бомонт, - я отбросил бы ее, чтобы в моих строках не было никакой учености, как в лучших строках Шекспира, которые учителя будут приводить нашим потомкам в качестве примера, что иногда смертный может находить дорогу при туманном свете Природы" {Сhambers E. К. William Shakespeare, vol. II, р. 224.}. Бомонт говорит о Шекспире то же самое, что мы читаем в рассказе Т. Фуллера, а именно что Джонсон превосходил Шекспира "объемом своей учености". И сам Бен Джонсон в поэме, посвященной памяти Шекспира, заявил, что покойному недоставало учености: он "немного знал латынь и еще меньше греческий". Тем не менее Джонсон нашел возвышенные слова для оценки Шекспира как великого поэта: "Душа века! Предмет восторгов, источник наслаждения, чудо нашей сцены" {Ibid., p. 208.}. Шекспир, по его словам, "затмил нашего Лили, смелого Кида и мощный стих Марло". Более того, поклонник античности Джонсон изрек, что Шекспир стоит "выше сравнения с тем, что гордая Греция и надменный Рим оставили нам" {Ibid.}.
Хвалу Шекспиру воздали и другие современные ему поэты и драматурги. Ни у кого не было даже тени сомнения в том что он автор созданных им пьес, поэм и сонетов.