Горько так было думать, но волнующе. Сосипатров даже об оскорблении забыл. Да и чего обижаться, если все выходит по справедливости? Загладить надо. Собственная идея так увлекла Сосипатрова, что он уже не столько на зелёненьких смотрел, сколько на муравьёв. Снуют, бестии, шебуршатся вроде больше обычного. Друзья инопланетян, это надо же! Мамочки родные… А вдруг нажалуются?! Что тогда?
Нехорошо стало от этой мысли, муторно. Не от страха даже, от чувства вины, потому что лозунг “Муравьи — санитары леса, берегите их!” лишь недавно был принят, а до этого… Лучше не вспоминать.
Среди зелёненьких меж тем прошло движение. Вроде общего вздоха раздалось, они зашевелились, и тотчас один из них шагнул к Сосипатрову. Тот, терять нечего, принял достойный вид: мол, все сознаю и ответ в случае чего готов держать, только и вам о перспективе не мешает задуматься… Иначе какой же разум?
Зелёненький подошёл совсем близко, хоботок выпятил, пошевелил им, будто принюхиваясь. И тут же в сознание Сосипатрова проникли чужие слова.
— Здравствуйте, гомо сапиенс. Извините нашу неоткликаемость, но искусство муравьёв, согласитесь, очаровательно.
Искусство?! Скользни в карман шаровая молния, предложи инопланетянин раздавить пол-литра, Сосипатров не так бы растерялся.
— Вдобавок, — продолжал зелёненький своим телепатическим голосом, — муравьи сегодня были феноменальны. Шедевр, неописуемый экстремум, волшебный вклад в культуру всей Галактики!
Галактика Сосипатрова добила.
— Ну да, — забормотал он сущую околесицу. — Искусство, оно, понятно… Требует жертв и должно служить…
— Именно! — в восторге подхватил инопланетянин, а окрест него все протрубили что-то радостное. — Мы счастливы таким пониманием наших мотивов и обстоятельств. Вы всегдашни с муравьями, а нам каково? Временная непредпосылочность вашей цивилизации требует бесконтактности, но искусство муравьёв уникально во всей Галактике, отдельно от вас и потому немонопольно. Мы вынуждены так разрешать противоречие, компромиссовать с этикой, следовательно, как вы точно заметили, нести моральные жертвы. Выдавший нас сбой маскировки досаден, но благодетелен узнаванием вашей щедрой готовности делиться тем, чем одарены эти скромные труженики и гении.
— Да сколько угодно! — вскричал Сосипатров. — Пожалуйста! Искусство принадлежит и является… Прилетайте ещё, будьте добреньки! Мир и дружба!…
Он что-то ещё говорил, а что — вспомнить потом не мог. То же самое, наверное, потому что слова соскальзывали самые привычные, ничего другого его смятенный ум выразить был не в состоянии. Но, видимо, не так уж они были плохи, эти слова. Во всяком случае, инопланетяне ещё раз поблагодарили, телепатически раскланялись и, весело дымя, оживлённой гурьбой двинулись к своему транспорту. А Сосипатров даже помахал им вслед. И лишь когда зелёненькие скрылись, до него дошла вся огромность промашки.
Ни о чем же не расспросил, ничего толком не выяснил!!!
Вероятно, можно было ещё догнать, но неловко, неуместно и даже стыдно. Сапиенс называется! Царь природы! После всего, что наговорил, поди сознайся теперь, что и своё-то искусство редко волнует, а уж о муравьином не только ты — все человечество понятия не имеет…
И с этим вылез к инопланетянам!
Никуда не побежал Сосипатров, отдуваясь, вытер вспотевший лоб, на негнущихся ногах подошёл к муравейнику и уставился на него, будто видел впервые. Инопланетяне в конце концов пришли и ушли, а вот муравьи с их искусством… Уникально во всей Галактике, подумать только! С других звёзд, чтобы насладиться, летят! Вот и ломай теперь голову, какое оно, их искусство… Может, симфония в ультразвуке? Муравьиный балет? Или уж вовсе для человека недоступная соната запахов? Живопись каких-нибудь биополей? Может быть, под этим куполом свои Рембрандты и Бетховены скрыты? Даром что неразумные; любим же мы слушать соловьёв, восхищаемся их искусством. А если чуть шире взять…
— Эй! — тихо окликнул муравьёв Сосипатров и наклонился ниже.
Никакого отзвука, словно лицо человека как было для них, так и осталось в космической неразличимости. Муравьи сновали по своим делам, вся поверхность кипела ими, как уличная в час “пик” человеческая круговерть. Даже голова закружилась. И все-таки Сосипатрову понемногу стало казаться, будто и хвоинки уложены с изяществом, и звуки незнакомые доносятся, и аромат он чувствует какой-то особенный, и все вокруг не такее, как прежде, во всем удивительный бесконечный смысл. В этом небе над головой, в земле под ногами, в шепчущих соснах и даже в поганом мухоморе.