Договорились на двое суток «махнуться» участками. Такое практиковалось. Поставив на прикол казенный катер, Шмаков пересел в собственную легонькую моторку и засветло выехал. Катер был удобен в извилистых, узких протоках, где малошумный двигатель позволял подкрадываться почти вплотную, а на больших открытых пространствах Волги успех дела решала скорость. Дождавшись темноты, инспектор вывел лодчонку в Волгу и, пройдя немного вдоль берега, завалился к низким кустам.
Проплывали огромные самоходки, караваны лихтеров-сухогрузов, старый колесный буксир протащил плот. Река вершила вечную свою работу. Река могущественная и гордая. И неестественным, неправдоподобным показалось Шмакову, что кто-то может ковырять этот величественный покой ржавой «кошкою», корябать дно, чтобы оттуда, из живой глубины реки, выцарапать гноящуюся ржавчиной снасть и сорвать добычу. Но — Шмаков знал точно — чьи-то глаза уже горят страхом и нетерпением, чьи-то дрожащие от жадности руки уже тянутся к волжской воде.
Донесся слабый шум подвесного мотора. И скоро затих. Включив малые обороты, инспектор осторожно повел лодку вдоль берега. «Если перетяга длинная — должен успеть», — прикидывал Шмаков. Из-за поворота показался сильно освещенный трехпалубник. «Это хорошо: за ним, пожалуй, и меня не услышат». Чем ближе подходил трехпалубник к месту, где находилась моторка, тем больше оборотов добавлял Шмаков «Вихрю». Вдруг теплоход заметно поубавил скорость, моторка возникла у его освещенного борта, задержалась минуту и вновь исчезла. «Вона какие дела!» — сообразил инспектор. Выехал на фарватер, включил фонарь и световым сигналом потребовал остановить судно. Теплоход медленно приближался.
— Чего там? — спросили в мегафон с мостика.
— Рыбнадзор! — крикнул Шмаков.
— Ну и чего? — вновь поинтересовались сверху.
— А ничего, — спокойно сказал Роман, набросив веревку на кнехт пассажирского судна.
После некоторого молчания другой голос скомандовал:
— На нижней палубе! Помогите пришвартоваться!
«Капитан, — сообразил Шмаков. — По времени — его вахта». Здоровый белобрысый парень лет двадцати в клешах и тельняшке, выполняя приказ, неохотно подошел к борту, посмотрел и махнул рукой:
— Пусть сам карабкается.
Потом, высунувшись за перила и подняв голову, спросил капитана:
— Чего останавливались? Давить его надо было!
— Нельзя, — развел руками инспектор, взобравшись на палубу. — Я выплыву — это уж обязательно, а капитана будут судить за неоказание помощи. — И пошел наверх.
Поднявшись в рубку, назвал себя, поздоровался.
— Дак что случилось-то? — полюбопытствовал капитан, добродушного вида крепыш лет сорока. Волгарь, судя по оканью.
— Только что вы взяли икру у браконьеров, — сообщил Шмаков.
Капитан притворно вытаращил глаза. «Вот занудство, — вздохнул Роман. — Будет теперь спектаклю разыгрывать».
— Не понимаю вас, товарищ инспектор. Недоразумение здесь какое-то?!
— Да перестаньте! — инспектор сморщился, будто от вони. Но, собравшись для противного, тягостного разговора, медленно продолжал, кивая с каждым выдавленным из себя словом:
— Сейчас… ваша… вахта. Вы… не могли… не заметить… что судно… останавливалось. А раз так… вы… не могли… не знать… зачем… оно… останавливалось.
— Можете осмотреть судно, — разрешил капитан, выразив на лице крайнюю степень недоумения.
— Я пришел не в дурачков с вами играть. Я понимаю, что икорки мне не найти. Я просто хотел предупредить вас, что, — Шмаков опять скис, — вы… являетесь… пособником… преступления… приобретая имущество… добытое… заведомо преступным путем. — Инспектор был не силен в юриспруденции, но краем уха кое-что слыхивал и в нужный момент мог употребить.
— Ну ладно, ладно, — обиделся капитан, — скажешь тоже: «пособником»! Дают по дешевке — беру.
— А если бьют — стало быть, бегу, так, что ли? — Шмаков вздохнул. — Эх, ты! Тютя!
Капитан, услыхав оскорбительное слово, смутился. «Вроде бы еще не окончательное дерьмо, — оценил Шмаков. — Вроде еще можно надеяться».
— Прощевайте!
Тот молча кивнул. Спустившись, Ромка застал хамоватого матроса на прежнем месте.
— Икорки не надо? — мимоходом поинтересовался инспектор.
— Заправились, — не вынимая изо рта папиросы, лениво ответил парень.
— Ты, что ли, принимал?
— А хоть бы и я.
Перебравшись в лодку и сняв с кнехта веревочную петлю, инспектор тихо заметил: