Известны и другие делящиеся изотопы. В 60-х годах из них грозились сделать «атомные пули»[20], но, когда их действительно выделили в осязаемых количествах и исследовали, оказалось, что существенных «оружейных» преимуществ перед плутонием они не имеют, а вот по стоимости — превосходят на порядки.
Итак, поверхность сборки (рис. 2.4, слева), содержащей плутоний, искусственно увеличивали, выполняя ее в форме шарового слоя (полой внутри) и заведомо подкритичной, даже — и для тепловых нейтронов, даже — и после окружения ее замедлителем. Любителям испускать по каждому поводу гнусавые вопли о поругании секретности, сразу замечу, что эта схема описана Фиттером еще в конце пятидесятых. Плутониевую «сердцевину» всегда собирали из двух тщательно подогнанных половинок, разделять ее на «дольки апельсина», приходило в голову разве что журналистам. Вокруг сборки из очень точно пригнанных блоков взрывчатки монтировали заряд, также образовывавший шаровой слой. Читатель и сам догадывается, для чего нужен взрыв: чтобы рвать, метать, деформировать. Но, чтобы сберечь нейтроны, надо и при взрыве хоть и уменьшить радиус сборки, но сохранить ее благородную форму шара, для чего — подорвать слой взрывчатого вещества одновременно по всей его внешней поверхности, чтобы обжать сборку равномерно, со всех сторон. Для этого служит детонационная разводка из поликарбоната — также в форме шарового слоя, плотно прилегающего к заряду взрывчатки.
…Предположим, у нас есть всего один детонатор, но кроме него — взрывчатка, по консистенции напоминающая пластилин, причем скорость ее детонации очень стабильна. Попробуем сначала одновременно «развести» детонацию только в две точки. Сначала просверлим в нужных местах два отверстия. Далее, взяв циркуль и, поочередно помещая его ногу в отверстия, произвольным, но одинаковым радиусом сделаем две засечки. Процарапаем или отфрезеруем (но на небольшую, меньшую, чем толщина разводки глубину) две прямые канавки, ведущие от отверстий к точке пересечения засечек. Плотно набьем и канавки и отверстия взрывчатым «пластилином», а в точке пересечения канавок установим наш единственный детонатор. Когда он сработает, детонация пробежит по канавкам абсолютно равные расстояния, а, поскольку скорость ее высокостабильна — в один и тот же момент времени достигнет отверстий. В отверстия также забит взрывчатый «пластилин», в отличие от канавок, находящийся в контакте с основным зарядом, поэтому его детонация «заведет» И основной заряд — одновременно и в двух требуемых точках.
Для инициирования в трех точках задача усложнится. Вспоминаем планиметрию (правда, у нас поверхность не плоская, а сферическая, но — пойдем на такое упрощение): через три точки можно провести окружность одного-единственного радиуса (в центр ее и поместим детонатор), делать засечки произвольным радиусом уже нельзя. Для четырех точек — следующая ступень усложнения: одну из них (лучше — ближайшую к детонатору) придется соединять с детонатором не прямой, а ломаной канавкой, чтобы обеспечить равное с остальными тремя время пробега детонации.
А если точек — несколько десятков, да еще они должны равномерно покрывать всю сферическую поверхность заряда? Такая задача для сферической поверхности решается с применением методов геометрии Римана. Элемент разводки выглядит как на рис. 2.5, и не на всяком станке, даже — с числовым программным управлением, его можно изготовить.
Все же, на разводку помещали не один, а несколько детонаторов в специальных розетках (рис. 2.6).
Оставалось доделать всякую ерунду: установить крышку, подключить кабели, ведущие к детонаторам: Впрочем, что значит — «ерунду»? Операции при сборке «авиационной автоматики» были только одной категории — «ответственные»! Выполнялись они «тройкой». Один громко, с внятной артикуляцией, зачитывал пункт инструкции: «Затянуть гайку, позиция P, ключом, позиция N, с моментом M». Второй повторял услышанное, брал поименованные в соответствующих позициях инструкции гайку и ключ, снабженный измерителем момента, «затягивал». Третий контролировал правильность зачитывания, повторения, соответствие «позиций» и показания измерителя момента. Потом все трое расписывались в соответствующей графе за проведенную операцию (одну из многих тысяч подобных) и каждый знал: в случае чего — «следствие, протокол, отпечатки пальцев…»
Таинство производило сильное впечатление на тех, кому пришлось быть его свидетелями, в том числе — и на С. Королева, который позже внедрил аналогичный порядок и в космической отрасли.
…Во исполнение поступившего с самого «верха» приказа, в нужный момент одновременно срабатывали от мощного импульса высокого напряжения все детонаторы. Огоньки детонации с постоянной скоростью (около 8 км/с) разбегались по канавкам, а пройдя их — ныряли в отверстия и одновременно во множестве точек подрывали заряд. Далее следовал направленный внутрь взрыв, который сдавливал сборку давлением более миллиона атмосфер (кажется, что много, но для «авиационной автоматики» — не очень). Поверхность сборки уменьшалась, а плотность — увеличивалась, причем очень быстро — за микросекунды сжимаемая сборка «проскакивала» критическое состояние на тепловых нейтронах и становилась существенно сверхкритичной на нейтронах быстрых. В ней через период, определяемый ничтожным временем незначительного замедления быстрых нейтронов, каждый из нового, более многочисленного их поколения добавлял производимым им делением энергию в более чем две сотни МэВ в и без того распираемое чудовищным давлением вещество сборки. В масштабах происходивших явлений, прочность даже самых лучших легированных сталей была столь мизерной, что никому и в голову не приходило учитывать ее при расчетах динамики взрыва. Единственное, что не давало разлететься сборке — инерция: чтобы расширить плутониевый шар за десяток наносекунд всего на сантиметр, требовалось придать веществу ускорение в десятки триллионов раз превышающее ускорения земного притяжения, а такое вовсе непросто. В конце концов, вещество все же разлеталось, прекращалось деление, но не интересные события: энергия перераспределялась между тяжелыми, ионизованными осколками разделившихся ядер, другими испущенными при делении заряженными частицами, а также электрически нейтральными гамма квантами и нейтронами. Энергия продуктов реакций была порядка десятков и даже сотен МэВ, но только гамма кванты больших энергий и нейтроны имели шансы избежать взаимодействия с веществом, из которого была сделана сборка и покинуть место, где начинал зарождаться огненный шар ядерного взрыва.
Заряженные же частицы быстро теряли энергию в актах столкновений и ионизации. При этом испускалось излучение, правда, уже не «жесткое» ядерное, а более «мягкое», с энергией на три порядка меньшей, но все же более чем достаточной, чтобы «выбить» у атомов электроны — не только с внешних оболочек, но и вообще все. Мешанина из «голых» ядер, «ободранных» с них электронов и излучения с плотностью в граммы на кубический сантиметр[21] — все то, что мгновение назад было зарядом — приходила в некое подобие равновесия. В совсем «молодом» огненном шаре устанавливалась температура порядка десятков миллионов градусов. Если шар захватывал сталь, в ней (именно в ней, а не вокруг нее) поднимался ветер[22].
Казалось бы, даже и «мягкое», но двигавшееся с максимально возможной скоростью света излучение должно было оставить далеко позади вещество, которое его породило, но эго было не так: в «холодном» воздухе, пробег квантов кэвных энергий составляет сантиметры и двигались они не по прямой, а, при каждом взаимодействии переизлучаясь, меняя направление движения. Кванты ионизировали воздух, распространялись в нем как вишневый сок, вылитый в стакан с водой.
20
В том, что «новое — это хорошо забытое старое» пришлось на личном опыте убедиться уже в 90-х годах, на заседании одной из комиссий, созданных для рассмотрения изобретения, связанного, правда, не с делением, а с применением так называемого «холодного синтеза», о котором тогда верещали газетные заголовки. Изобретатели обещали «стреляя из пулемета, поливать противника 100-мм снарядами». Признаки фальсификации были явными: в броневых плитах зияли отверстия (якобы — от «пуль холодного синтеза»), в которые можно было просунуть кулак. Заседание началось со скучных препирательств о пороговых и непороговых ядерных реакциях. Чиновная часть комиссии, от которой зависело многое, но мало что понимавшая, улавливала при этом только «научные» слова, употребляемые обеими сторонами. Пустая трата времени вызвала острый внутренний протест, в обеденный перерыв вынудивший съездить за книжкой Глесстона «Действие ядерного оружия». После перерыва пришлось попросить специалистов по ядерным реакциям отдохнуть и задать изобретателям вопросы, проверяя, правильно ли занесены в протокол ответы на них.
В: Вы утверждаете, что источником энергии у вас является синтез, неважно — «холодный» или «горячий»?
О: Да.
В: Согласны ли вы, что в каждом акте синтеза выделяется свободный нейтрон?
О: Да.
В: Верно ли, что энерговыделение при взрыве вашего устройства эквивалентно взрыву нескольких килограммов ВВ?
О: Да.
В: У меня в руках книга Глесстона, там приведены данные об энергии, выделяющейся в акте синтеза — 17 Мэв, что соответствует 2,7x10-12 Дж, вы согласны?
О: Да.
В: А где лично вы находились при проведении опытов?
О: В блиндаже, метрах в десяти. А какое это имеет значение?
Имело это такое значение, что в каждом из опытов должно было выделиться по 1019–1020 нейтронов: достаточно было поделить заявленное значение энерговыделения в опыте на энерговыделение в одном акте синтеза, чтобы в том убедиться. В десяти метрах от смертельной дозы нейтронов не мог спасти ни один блиндаж.
Все стали мусолить книжку, раздалось неуверенное беканье изобретателей, что может, у них и «не выделялись нейтроны», на что последовал заготовленный ответ: «Тогда вам надо не размениваться на прикладные мелочи, а сначала заявить об открытии совершенно нового класса ядерных реакций».
Механические поражения в результате взрывных эффектов ядерных реакций начинают превалировать над радиационными, если энерговыделение в сборке превысит несколько тераджоулей (что соответствует примерно килотонне тротилового эквивалента). Если бы даже «атомные пули» и были созданы, то такое мини-оружие по всем меркам было бы ядерным и после его применения остались бы неоспоримые улики: продукты реакций и наведенная радиоактивность, а это дало бы противнику право ответить на «пулеметные» экзерциции полноценным ядерным ударом.
21
Попытайтесь представить, как хорошо можно «загореть» под светом, приобретшим плотность алюминия
22
«Железный ветер в лицо» ощущают только политработники, строчащие книги с такими названиями, а регистрируют скоростной напор и турбулентные «завихрения» стали специальные датчики