Письмо на стол с видимым бережением положив, Иван Ларионович шагнул к Григорию. Обнял:
— С приездом благополучным. Сейчас в баньку да пельменей наших, сибирских. — Глаза хитро сощурил, губами пошлёпал. — Но... Дела, дела давят... Вот как! — Иван Ларионович засуетился, затоптался вокруг столика, по шее себя рубанул ладонью. — Уехать я должен ненадолго. Ты в самую пору подоспел. Прими товар, разберись с мужиками, а я мигом. Туда и назад.
Голиков недаром на самую гору торговую взошёл в Иркутске. В любом деле он быка за рога ухватит. И сейчас решил: «Перепутает товар родственничек — убытку на сотню, другую. Пустяшная потеря, а ежели сразу дельным человеком себя выкажет — барыш куда больший».
Чего ему было рублями рисковать: он на тысячи счёт вёл.
За локотки Григория взял Иван Ларионович, в глаза заглянул ласково, посадил на стульчик. И уж таким сирым да обиженным предстал, хоть плачь:
— Выручи по-родственному. — Книги учётные подвинул. — Сюда, сюда всё заноси. Грамоте-то разумеешь, я, чай, думаю?
И вьюном нырнул из лабаза. Дверью хлопнул.
Молодцы, что ему помогали товар принимать, даже присвистнули. Повидали за хозяином многое, но и то удивились шибко.
Григорий посмотрел на них, посмотрел да и сказал:
— Давайте товар.
На хозяйском стульчике уселся накрепко. Молодцы завертелись: «Родственничек-то не прост».
Голиков в лабаз вернулся, когда день клонился к вечеру. Вошёл весело:
— Ну как, купец молодой? Я-то подзадержался. Сказывай, что успел. — В голосе медок с дёгтем. Пошёл по лабазу, разглядывая товар. Осматривал дотошно. Без улыбки и лишних слов. — Это что? А это как? — спрашивал. Строго покашливал. Но всё было так сделано, будто Иван Ларионович сам командовал. Безмерно поражён был купец и рад безмерно, но о том промолчал. Только головой покивал: — Хорош, хорош... Вижу, не зря приехал...
В словах этих Григорий почувствовал одобрение и приободрился. А то всё волновался: как, мол, да что?
Иван Ларионович к работникам повернулся. Те стояли молча, ждали хозяйского слова.
— Ну, как, — спросил он, — молодой?
Один из работников утёрся рукавом, сказал:
— Чего уж... Дело знает.
— Во-во, — засмеялся Иван Ларионович дробно, — корень чуешь? Корень наш, рыльский. — Хлопнул Шелихова по спине. — Теперь и пельмешков поесть можно. — И в другой раз по спине хлопнул. — А ты здоров, — сказал с завистью, — ишь какой вымахал!
Григорий потупился. Заробел всё же.
С того дня в торговом деле Голикова Ивана Ларионовича закрутился Шелихов Григорий Иванович. Через месяц в Кяхту поехал китайский товар закупать. Потом на Ононе, Орхоне у мунгалов объявился. На Амур ходил. На Чукотку к чукчам за мехами поехал. На Камчатку к ительменам добрался. В Охотске побывал. И уже кораблики стал сооружать на побережье и в море посылать.
В один день женился в Охотске. Но как ни быстро с этим управился, а жену выбрал славную. Такую, что и сто лет искать будешь, да не найдёшь.
К морскому промыслу пристрастился горячо. И помог ему в том дед молодой жены его Натальи Алексеевны — Никифор Акинфиевич Трапезников. Человек бывалый в морском деле, ходивший на Курильские острова, и на Алеутские, и до самой матёрой земли Америки.
Шелихов смело кораблики выводил в море. Добирались уже его ватаги до японских земель, но всё это была только присказка, а Григорий Иванович думал уже о сказке.
К одному всё складывалось — к дороге памятной за Сеймом. И тесно Шелихову стало в лабазах голиковских, как в лавке рыльской. И сам он коней своих ретивых гнал. Сам поднимал кнут.
Так, да и не так всё было. Коней гнала Россия. Новое рвалось во все щели старого дома империи.
Черня небо клубами дыма, брызгая слепящими искрами, руду плавили и металл гнали медеплавильные доменные и железоделательные уральские заводы. Шутка сказать: Россия выплавляла больше пяти миллионов пудов железа, и — недавно ещё заносчивые и спесивые — французские купцы, голландские, прусские на европейских рынках и рта открыть не смели. Вперёд вышел российский купец. Чугун, медь, железо шли и в Англию, и во Францию, и в Голландию, и в Австрию...
Суконные, полотняные, шёлковые, стекольные мануфактуры в стране считали на сотни.
В балтийских портах тесно было от судов под иностранными флагами. Навешивая на государственные свитки тяжёлую державную печать, Россия заключала торговые договоры с Данией и Австрией, Францией и Португалией. В западных столицах даже банковские евреи, ничему не верящие и все подвергающие сомнению, русский рубль на зуб не пробовали, но торопились поскорее припрятать в кассы.