Нельзя сказать, что Бен, который был на три года моложе Джако, отличался меньшей привлекательностью и ловкостью в своих делишках. Просто Джако был признанным лидером тройки и затмевал уравновешенного Бена каким-то грубоватым шармом. Если говорить о Пипе, младшем из Фаулеров, то, невзирая на острый язык этого отъявленного плута и столь же острый его клинок, полагали, что он в свои девятнадцать ничем еще не успел проявить себя...
- Черт побери, Джако! Мы не взломщики Нам и так неплохо. Вот хотя бы вчера - разве Пип не стащил у франта редкую вещицу? Почему, черт побери, тебе так хочется рисковать нашими головами? - сердился Бен.
- Маме бы это не понравилось, Джако, - сказал Пип. - Ты же знаешь.
- Разрази меня гром! - нетерпеливо воскликнул Джако. - Вы думаете, меня это радует? Черта с два!
Пип и Бен переглянулись. В их глазах отражался мерцающий свет единственной свечи, стоявшей посреди стола, за которым сидело все семейство. Бен тихо задал вопрос, волновавший их больше всего:
- Ведь все дело в этом скупщике краденого, да? Он во всем виноват, разве не так?
Джако отвернулся, его лицо застыло.
- Да, он, - с горечью подтвердил наконец старший из Фаулеров. - Он дал понять, что нам придется подыскать другое место для хранения краденого.., и другого главаря, если мы не станем приносить ему хороших вещей.
Бен сказал:
- Может быть, сейчас самое время уносить ноги из прихода. Я часто воображал себя неуловимым разбойником, которого вы прикрываете с пистолетами в руках. А что, если я и впрямь стану разбойником? А чтобы было кому наводить нас на богачей, Пип мог бы наняться конюхом на постоялый двор.
Джако медленно покачал головой, а Пип громко, негодующе произнес:
- Послушать только вас! И шести недель не прошло, как мамы не стало, а мы уже позабыли, чему она нас учила.
Если б только она слышала, о чем мы тут толкуем, она бы тут же надрала нам уши.
И Джако, и Бен выглядели немного смущенными. Джако, сменив тон, заговорил, четко выговаривая каждое слово, словно подражая маленькому лорду:
- Простите меня! Однако именно сейчас труднее всего играть двойную роль, которой мать с таким трудом обучала нас. И теперь, когда ее больше нет...
Последовала напряженная пауза. Джако продолжал с трудом:
- Сейчас, когда ее не стало и спросить совета не у кого, проще всего раз и навсегда забыть светские манеры, о которых она так заботилась. Бен угрюмо добавил:
- И какой от них толк? Помогут ли нам хорошие манеры и вежливая речь выбраться из Сен-Джайлса? Изменят наше положение? Разве от того, что мы научились читать и писать, нам легче? Что с того, что мы умеем управляться с вилкой и ножом и подобающим образом держать себя в обществе? - Бен громко рассмеялся. - Если бы кто-нибудь услышал нас сейчас, в лучшем случае нас бы подняли на смех. Иногда я сожалею, что мать не смогла забыть своего прошлого и не позволила нам вырасти такими, как все прочие в нашем приходе!
Джейн Фаулер не скрывала от детей, что была незаконной дочерью добропорядочного эсквайра и воспитывалась в его доме. Она росла, пользуясь всеми благами респектабельной и живущей в достатке семьи. Как и почему она закончила свои дни проституткой в одном из пользующихся самой дурной славой районов Лондона - Джейн эту тему при детях никогда не затрагивала.
Несмотря на нищету, Джейн постоянно напоминала детям о своем происхождении, терпеливо обучая их чтению и письму, хотя плодами образования они пользовались только дома. Вне стен своего жилища Фаулеры держали себя точно так же, как и все в Сен-Джайлсе.
Младший из Фаулеров, посмотрев на безрадостные лица Джако и Бена, задумчиво подытожил:
- Какой смысл жаловаться, если ничего не изменишь. Мать действительно хотела любой ценой сделать своих детей не такими, как все, а теперь... Что ж, я думаю, теперь наше будущее зависит от нас самих.
- Замечательные слова, - с ухмылкой воскликнул Бен. - Это будущее, будь оно проклято, готовит нам петлю!
- А что, если нам уехать из Сен-Джайлса? - предложил Пип и, пристально глядя на Джако, добавил:
- Ты же мечтал обзавестись фермой. Что мешает осуществить твой замысел? Почему бы нам не стать фермерами, как ты того желал, вместо того чтобы грабить дома и прохожих?
С выражением муки на лице Джако закрыл глаза.
- Потому что главарь шайки не допустит этого, - произнес он безнадежным тоном.
Его слова были встречены молчанием.
- - Не допустит? - глухим голосом переспросил Пип. - Что ты хочешь этим сказать?
Устало проведя рукой по лицу, Джако подавленно продолжал:
- Я думал, что мы сможем покинуть это место через неделю после того, как мать...
Горло Джако перехватило судорогой, и, пока он приходил в себя, Пип и Бен чувствовали, как слезы жгут им глаза. Наконец Джако взял себя в руки:
- Я еще окончательно не решил, как нам уйти отсюда и куда направиться после того, как я нечаянно убил того джентльмена. Главарь стоял рядом, когда это произошло, и его не схватили по чистой случайности. Разговаривая с ним за день до этого, я сказал, что мы собираемся покинуть, шайку и Сен-Джайлс и начать честную жизнь. Сначала он рассмеялся, но, увидев, что я не шучу, страшно разозлился и объявил, что его шайку никто еще живым не покидал. Он еще много чего наговорил мне. Мы, мол, должны быть ему преданы и говорить "спасибо" за то, что матери в последние годы не пришлось идти на панель. Благодарить его за каждый кусок хлеба и крышу над головой. Я подумал было, что он завелся, а поостыв, перестанет злиться и держать нас у себя против нашей воли... Бен горько рассмеялся:
- И ты мог такое подумать? Мы же лучшие воры его шайки! Разве втроем мы не приносим ему больше, чем все остальные, вместе взятые? О Боже! Ему вообще нельзя было говорить о том, что мы задумали. Просто надо было скорее уносить ноги.
Джако подавленно согласился:
- Теперь-то я это понимаю, но тогда мне и в голову не могло прийти такое! У них с матерью были какие-то свои Дела, и мне всегда казалось, что главарь не хочет впутывать в них ее детей. Но я ошибался. Когда я встретил главаря через несколько дней после убийства, он велел мне выбросить из головы всякую мысль о том, чтобы уехать из Сен-Джайлса. А если я поступлю по-своему, он сообщит обо мне в полицию и наведет ее на меня. Кроме того, он поклялся, что, если я ослушаюсь и осмелюсь бежать, он найдет меня, где бы я ни был.