— Но протокол вскрытия…
— Свидетельствует, что она была убита, но не устанавливает личности убийцы. Мне очень жаль, но, пожалуйста, помните: присяжные должны согласиться, что нет никаких, никаких сомнений в том, что Шу — убийца. И я не знаю, достаточно ли у нас доказательств, чтобы убедить их в этом, — он оторвал ее руку от своего рукава, но задержал ее на мгновение и даже сочувственно пожал. — Я сделаю все, что дозволено законом, мадам. Все.
Она отдернула руку.
— Закон! Разве закон справедлив, если он позволяет убить девушку и отпустить убийцу на свободу? — она посмотрела на Престона, на Холмса, на меня. — Сколько еще женщин он возьмет в жены, а затем убьет их? Как защитить их права?
Я открыл рот, чтобы пробормотать какие-нибудь слова утешения, но миссис Хистер развернулась и быстро ушла в боковую комнату, а ее рыдания обвиняющим эхом отозвались в неподвижном воздухе коридора.
У Престона был жалкий вид.
— Я ведь могу сделать только то, что допускает закон, — защищаясь, сказал он.
Холмс улыбнулся и похлопал его по плечу.
— Мы должны верить, что найдем способ добиться справедливости, — сказал он. Затем посмотрел на часы. — Боже мой, я опаздываю на обед.
И с этим загадочным заявлением он нас покинул.
Часть восьмая
Судебное заседание началось, и худшие опасения Престона стали сбываться. Адвокат, хитрый человечек по имени Гримби, казалось, уже завоевал симпатии присяжных. Если бы я во время вскрытия не видел в глазах Шу холодного расчета, я, возможно, тоже почувствовал бы обоснованные сомнения.
Снова и снова миссис Хистер просила Престона, чтобы ее вызвали для дачи показаний, но каждый раз прокурор не уступал ее мольбам, и я видел, что его терпение улетучивается так же быстро, как и его оптимизм.
И вдруг произошло непредвиденное.
Когда судья спросил мистера Гримби, есть ли у него еще свидетели, адвокат повернулся к столу обвинения и со злобной улыбкой, которую я никогда не видел на лице человека, сказал:
— Я вызываю миссис Мэри Джейн Робинсон Хистер.
Зал пораженно затих. Престон, признавая свое поражение, закрыл глаза и пробормотал:
— Боже, все потеряно.
Я повернулся к Холмсу, но по его виду нельзя было сказать, что он в смятении. Напротив, на его лице читалось выражение, которое американцы называют poker face — никаких эмоций, ни намека на какие бы то ни было мысли, которые посетили бы его во время этого крушения всех надежд.
— Миссис Хистер? — вызвал судебный пристав, предлагая ей руку.
Почтенная леди поднялась с места с большим достоинством, хотя я видел, как от страха сжались ее кулачки. Быть лишенной возможности выступить против этого злодея и внезапно стать орудием в руках его адвоката! Это было немыслимо жестоко.
— Холмс, — прошептал я, — сделайте же что-нибудь!
Он очень спокойно ответил:
— Мы сделали все, что могли сделать, Ватсон. Нам остается только уповать на справедливый дух правосудия.
Мадам Хистер приняла присягу, села в кресло свидетеля, и тотчас же Гримби приступил к допросу, принося любезность в жертву быстрому завершению дела.
— Скажите, мадам, вы верите, что мистер Шу был как-то связан со смертью вашей дочери?
— Да, сэр, — тихо сказала она.
— Вы были свидетелем ее смерти?
— Нет, сэр.
— Вы разговаривали с кем-то, кто был свидетелем ее смерти?
— Нет, сэр.
— Таким образом, вы лично не знаете ничего об обстоятельствах смерти вашей дочери?
Она помолчала.
— Ну же, миссис Хистер, это простой вопрос. Вы что-то знаете о том, как умерла ваша дочь?
— Да, — сказала она наконец, — кое-что я знаю.
Глаза Гримби горели, он с трудом удерживался от торжествующей улыбки.
— Откуда у вас эта информация?
— Мне сказали.
— Сказали? Кто, мадам? — покровительственно уточнил он.
— Моя дочь, сэр.
Теперь уже Гримби улыбнулся открыто.
— Ваша… покойная дочь?
— Да, сэр.
— Правильно ли я понимаю, что ваша мертвая дочь каким-то образом передала вам эту информацию?
— Да, моя дочь рассказала мне, как она умерла.
Присяжные в один голос охнули. Престон мог бы выразить протест сейчас, но он совсем утратил самообладание, смирившись с тем, что дело уже проиграно.