Во Франции преступников перестали клеймить во времена Великой французской революции (гильотина была настолько загружена работой, что на наличие клейма на плече никто не обращал внимания), но позднее наказание вернули. Окончательно эта процедура была упразднена в 1832 г. Шведский криминалист Гарри Содерман писал в своих мемуарах, что французских заключенных, не приговоренных к смерти, клеймили буквами TF (каторжник), V (вор), а вторую букву V добавляли в случае повторного обвинения. Пожизненное заключение обозначалось буквой Р, от зловещего латинского слова «et perpetuite» (навечно).
В России вплоть до средины XIX века клеймили лица преступников — одна большая буква выжигалась на лбу, две другие — на щеках.
Несмотря на то что стремление преступников к сокрытию своего прошлого казалось вполне естественным, среди них встречались и такие, которые, наоборот, бравировали своей принадлежностью к преступному миру, дополнительно нанося на свои тела весьма болезненные татуировки. Благодаря наколкам у властей появлялся еще один удобный источник для установления личностей заключенных. В XIX веке сбором данных о различных видах излюбленных татуировок преступников занимались патологоанатом Александр Лакассанье и итальянский криминалист и антрополог Чезаре Ломброзо. В своей статье «Варварские корни татуировок», опубликованной в апрельском номере ежемесячника «Популярная наука» в 1896 г., Ломброзо рассказывает об убийце Малассене, ставшем палачом. Малассен гордился выколотыми у него на груди черной и красной гильотинами, дополненными красной надписью: «Я плохо начал, я плохо закончу. Такой финал ждет меня». На правой руке Малассена, отнявшей жизни у множества его бывших преступных соратников, красовалось легендарное «Смерть осужденным».
Ломброзо также цитирует другие впечатляющие надписи, встречавшиеся у преступников. Среди них есть жалостливые — «Дитя несчастья», «Рожденный под несчастливой звездой», «Настоящее мучит меня, а будущее — пугает» и «Выхода нет», угрожающие — «Смерть неверным женам» и «Месть превыше всего», жизнерадостно патриотичные и гурманские — «Да здравствует Франция и жареная картошка».
Ломброзо, твердо уверенный в том, что татуировка — это пережиток прошлого, признак принадлежности к преступному миру и нечувствительности к боли, был поражен, обнаружив, что его теория послужила началом моды на татуировки среди высших слоев лондонского общества, которую в основном поддерживали женщины. Даже у леди Рендольф Черчилль (матери сэра Уинстона Черчилля, в девичестве Дженни Джером) была искусно сделанная наколка в форме змеи, обвивающей запястье. (На официальных приемах она осмотрительно закрывала ее браслетом.)
Если Ломброзо это могло шокировать, то Шерлок Холмс, как эксперт по татуировкам, счел бы узор леди Черчилль занимательным и, несомненно, с первого взгляда определил бы происхождение рисунка. Свои познания в сфере татуировок он демонстрирует в рассказе «Союз рыжих», когда говорит клиенту:
Только в Китае могла быть вытатуирована та рыбка, что красуетЫ на вашем правом запястье. Я изучал татуировки, и мне приходилось даже писать о них научные статьи. Обычай окрашивать рыбью чешую нежно-розовым цветом свойствен одному лишь Китаю.
Для успешной работы детективу викторианской эпохи требовалось разбираться в татуировках и шрамах.
Английская полиция того времени составила перечень татуировок, включавший в себя изображения наколок, наиболее популярных в преступной среде. Судебный патологоанатом Чарльз Меймотт Тайди посвятил несколько страниц своей книги «Судебная медицина» (1882) вопросам образования и внешнего вида «рубцов, шрамов и татуировок» и составил исчерпывающие инструкции о различиях между ними. Очевидно, что Конан Дойль был знаком с этим научным трудом, поскольку местный врач в рассказе «Долина ужаса» замечает: 1 *
Правая рука убитого была высвобождена из халата и обнажена до локтя. Выше запястья виднелся странный коричневый знак: треугольник в кружке.
— Это не татуировка, — продолжал доктор, глядя поверх очков, — это давно выжженный знак, вроде тех, которым клеймят скот.
Шрамы и татуировки послужили весомой уликой для раскрытия личности «самозванца Тичборна» в 1866 г. (это разбирательство в течение восьми лет приковывало к себе внимание общественности Англии и других стран мира). Холмс, чья осведомленность в старых делах была поразительной, безусловно, не мог не знать об этом случае.