— Так что насчет убийц? — воскликнул я. — Вне всякого сомнения, даже Министерство иностранных дел не стало бы…
— Оно не только стало бы, оно сделало это. Политика становится все менее и менее джентльменской игрой, дорогой Ватсон. В интересах безопасности нашей великой страны все их действия следует считать правомерными — согласно законам, которым должны подчиняться простые люди, такие как вы и я или тот же бедный Пендлтон-Смит.
— Значит, вы не в силах ничего сделать, чтобы помочь полковнику, — с горечью произнес я.
— Мы с адмиралом быстро пришли к согласию, — продолжал Холмс, — когда я рассказал, что предприняли мы с вами и Лестрейдом. Узнав о том, что Скотланд-Ярд готов ворваться в штаб-квартиру Общества Нищих-любителей, он был вынужден согласиться со мной, что дилетантов нужно разоблачить. Привлечение к ним внимания общества поможет скрыть деятельность настоящего Тайного Общества Нищих и позволит Пендлтону-Смиту прожить остаток жизни в мире и благополучии. Что касается его, то он никогда даже не подозревал о существовании настоящего Тайного Общества Нищих. Это его и спасло.
— Складывается такое впечатление, — произнес я, — что все замечательно разрешилось само собой.
— Мне все это кажется далеко не приятным.
— Что найдет Лестрейд?
— Он обнаружит записи Общества Нищих-любителей, в которых во всех подробностях разоблачаются их постыдные действия. Они специализировались на шантаже, как мы и предполагали. Эти записи, пожалуй, сделают полным список преступлений доктора Аттенбороу, который отчаянно пытался сохранить контроль над рассыпающейся преступной империей. Уверен, что газетчики найдут там много скандальных материалов — и полковнику не останется ничего другого, кроме как отрицать свою причастность к этим делам и стереть эту часть воспоминаний, а ведь он так хотел описать их! Все, чего в связи с этим желает Министерство иностранных дел, — так это сохранить анонимность Тайного Общества Нищих, какой бы небольшой ни была приносимая им польза по предотвращению военных действий.
— Ваше счастье, что они не попытались убить вас, — прокомментировал я.
— Мне кажется, адмирал подумывал об этом. Однако я вношу свой собственный, пусть и небольшой вклад в решение вопросов, относящихся к компетенции Министерства иностранных дел, как вы прекрасно знаете. Можно даже сказать, у нас есть общие друзья.
— Ваш брат, например.
— Именно так, — подтвердил он.
— Значит, мы успешно решили это дело — в некотором роде.
— В некотором роде, — согласился Холмс, — хотя я нахожу возмутительным потворствовать тому, что сделали Министерство иностранных дел и Тайное Общество Нищих. Это заставляет меня задуматься, защищает ли наивысшая форма власти трудящегося человека — более того, уполномоченного! — своей системой самоуправления.
— Более того? — переспросил я. — Вы говорите так, словно начитались Маркса и Энгельса.
На что мой товарищ ответил:
— «Капитал» Карла Маркса — это выдающийся труд. Я так понимаю, вам не доводилось его читать.
— Еще нет, — подтвердил я.
— Напомните мне, чтобы я дал вам его на время. Полагаю, вы извлечете оттуда очень много полезного.
— Постараюсь, — сказал я ему.
— Но для начала давайте нанесем визит полковнику Пендлтону-Смиту. Уверен, он будет рад услышать хорошие новости.
Виктор Линч, подделыватель рукописей
«Терри Макгерри» (приписывается Теодору Драйзеру)
Хотя Теодор Драйзер (1871–1945) написал такие солидные американские романы, как «Американская трагедия», «Сестра Керри», «Гений», «Дженни Герхардт» и трилогию о Фрэнке Каупервуде, насколько мне известно, ни один критик никогда не хвалил его стиль. Даже его друг X. Л. Менкен сомневался в том, что Драйзер чувствовал структуру языка, а студентов всегда смущал запутанный синтаксис в печально известном предложении, которое начинается с определенного артикля «The», сразу же отделенного запятой! «Виктор Линч, подделыватель рукописей» — хоть, без сомнения, и занимательный рассказ, но он чем-то напоминает наблюдение за Шерлоком Холмсом через окно, покрытое инеем. — Дж. А. Ф.
То, что единственной сферой, в которой был компетентен Шерлок Холмс, была логика, а сам он никогда не решался пускать в ход загадочную и туманную область сердца, никоим образом не приводило к недостатку иронии — и даже, по мнению некоторых, трагедийности — в бесчисленных приключениях, в которых я участвовал вместе с ним. Кстати, человеческий фактор всегда присутствовал в его расследованиях. Но порой, благодаря своему интеллекту и научному складу ума, делающих его экспертом в мастерстве дедукции, он мог распутывать только поступки людей, а не те непредсказуемые душевные порывы, которые провоцировали их.