Ниро Вульф снова стал выражать работу мозга своеобразным способом.
— Фрау Штольц, можно вас на минуту? — попросил Холмс, не дожидаясь американского сыщика.
— Что вы хотели?
— Сколько сантиметров в дюйме?
— В дюйме два с половиной сантиметра.
— Спасибо, фрау Штольц.
— Мистер Вульф, вы слышите? — спросил я американца, который ничего не замечал вокруг.
— Что, доктор Ватсон?
— В дюйме два с половиной сантиметра.
— Сорок пять сантиметров. Записывайте.
— В итоге получаем число 7, — сосчитал Холмс.
— Фройляйн Клозе представляет собой образец настоящей женственности, — заметил я. — Рассудите сами. После ухода с медицинской работы девица утягивала талию до 18 дюймов и при этом ухитрялась вести нормальную жизнедеятельность.
— Ватсон, можете не продолжать, — ответил Холмс. — Мистер Бонд выразился ясно: «ходячий гендерный стереотип».
— Не отвлекайтесь, — строго заметил Бонд. — Перейдем к книге со словом «мир». Существуют книги «Затерянный мир» и «Война миров».
— Ещё существует евангельский гимн «Радуйся, мир», — внёс я свою лепту.
— Вряд ли Черчилль выбрал именно такой вариант. Я предлагаю более вероятное решение.
Джеймс Бонд отправился в спальню Холмса и вернулся с книгой Олдоса Хаксли.
— «О, дивный новый мир». Книга, конфискованная нами у Черчилля. Книга, которая вдохновит профессора, снабжённого сывороткой гениальности.
Шерлок Холмс показал на слово год в начале строки.
— Мы должны использовать год действия книги? Если мне не изменяет память, Черчилль упомянул двадцать шестой век. Остаётся найти в книге год.
Холмс с живейшим интересом стал листать книгу, пока не отодвинул её с миной отвращения.
— Опять неприлично? Сколько можно воротить нос от современной культуры? — спросил Бонд. Взяв книгу, он быстро нашёл нужное число. — 632 год по летосчислению в этой книге. Дальше всё просто. Палата, кран и жевательная резинка? Восемьдесят первая палата. «Восемь особых краников предусмотрено было над раковиной». «Достал пачку жевательной сексгормональной…», простите, вы не хотите этого слышать, «… жевательной резинки». Всего шесть.
— Ответ — 8, — сосчитал Холмс.
— Мы совсем забыли про первую строку, — заметил я. — В ней нет названия книги. Алфавит, премьер-министр, стили, Рождество. Никакой связи не видно.
— Я тоже не знаю такой книги, — сказал Холмс. — Мистер Бонд, мистер Вульф, вам виднее.
— Вы читали сборники рассказов, Холмс. Речь идёт о расследованиях Пуаро. «Убийства по алфавиту», «Похищение премьер-министра», «Таинственное происшествие в Стайлзе», «Рождество Эркюля Пуаро».
— «Похищение премьер-министра»? — с живейшим интересом спросил Холмс. — Мне было бы интересно провести расследование похищения премьер-министра. Но только не Черчилля.
— Вам бы только интересные преступления. Ладно, продолжу. На всякий случай стоит заглянуть в список произведений, написанный в конце одной из купленных мной книг. — Бонд открыл сборник и нашёл требуемый список. — После каждого названия указан год написания. Если я не ошибаюсь, действие происходит в год написания книги, за исключением «Ранних дел Пуаро». Следовательно, нам не придётся выбирать между годом написания и годом действия. Пишите: тридцать шесть плюс двадцать четыре минус двадцать минус тридцать девять.
— Получаем единицу. Итак, код замка представляет собой единицу, двадцать пять, семь, четыре, семь, восемь. Если мы неправильно поняли вторую строку с «Улиссом», вместо четырёх выберем двадцать.
Вульф снова повернул ладонью вверх правую руку.
— Вы говорите, что профессор Драйзер кого-то вам напомнил? Я подозреваю, что он напомнил вам того, кто разговаривал с вами в Нью-Йорке в 1912 году.
— Да, теперь я вспомнил! — отозвался Холмс. — Тот американец был похож на нашего профессора, только без усов и на лет десять старше. Как вы догадались?
— Ваша дедукция, Холмс. — На щеках Вульфа появились складки. — Во-первых, вы сообщили, что американец плохо отзывался об американской мечте и большом бизнесе. Во-вторых, Черчилль упомянул «знаменитого отца» профессора Драйзера. В-третьих, американец признался, что только что вернулся из Европы. Первое и третье относятся к Теодору Драйзеру, вернувшемуся из Европы в апреле 1912 года.
— Кто он, этот Теодор Драйзер? — спросил я Вульфа.
— Американский писатель. Он осудил наши порядки, и в его книге американская мечта преобразовалась в американскую трагедию. Его вы и видели в Нью-Йорке.