Постояв так с минуту, он набрал на коммуникаторе запрос на ночёвку в Милуоки. И, чуть подумав, путеводитель по городу за позапрошлый век. Когда нужные флаер на размещение и скан туристического буклета прилетели, Макс решил прогуляться до гостевого дома пешком. Маршрут нарочно составил так, чтобы пройти мимо адреса, по которому двести лет назад располагалась ManpowerGroup. Из каких-то глубин памяти всплыло, что родительское гнездо Шейнфельдов было неподалёку. У выхода с территории школы Макс остановил робота-бармена и купил у него пинту односолодового виски.
Утром невыспавшийся и злой хедхантер вызвал машину и заехал за Вилкулом. Мальчишка стоял у ржавого почтового ящика, прибитого на покосившийся столб, к которому когда-то крепились ворота. Макс попытался определить кто из этих двоих оставлял более гнетущее впечатление – ящик или пацан. Решил, что ящик. У мальчишки, по крайней мере, было будущее.
Пока Вилкул деловито размещался со своими немудрёными пожитками на заднем сиденье, Шейнфельд наблюдал за ним в зеркало заднего вида. Устроившись, мальчишка поднял глаза и поймал изучающий взгляд хедхантера. «Чёрт их разберёт, этих полукровок», – подумал Макс, ввёл в автопилот адрес Математического института Клэя в Кембридже, штат Массачусетс и нажал на кнопку готовности. Автомат перешёл в режим полёта и поднялся над озером Мичиган. От резкого подъёма Шейнфельда замутило. «И чего это я вчера так надрался, – подумал он, – как бы не блевануть, проходя зоны турбулентности». В следующую минуту он и думать забыл и про Милуоки, и про будущее этого совершенно непохожего на индейца мальчишки.
***
Вилкул и сам не считал себя никаким потаватоми. Смешно было думать, что сколько-нибудь индейской крови осталось после череды кровосмесительных связей. С причудливым генетическим пасьянсом Вилкул разобрался чуть позже, когда повзрослел в интернате для одарённых детей. Именно благодаря наличию немногочисленных уникальных генов Стадлер и перебрался из кампуса Математического института Клэя в студенческий городок Института космической паразитологии. Формально путь был недалёк, всего лишь сесть в городской фугобас и переехать мост Лонгфелло. Но ментально эту своеобразную инициацию юный индеец прошёл болезненно и в совершенном одиночестве.
Всё началось с того, что годам к семнадцати Стадлер сильно озадачился отсутствием волосяного покрова на своём лице. Сокурсники уже давно брились или носили бороды разной степени густоты и ухоженности. Растительность же на щеках Вилкула имела жалкий вид. Три или четыре чахлых кустика под подбородком в расчёт не брались. Со свойственной его натуре последовательностью Стадлер углубился в изучение проблем наследственности, что привело его на кафедру молекулярной биологии Института космической паразитологии, где лаборантом числился приятель Минни, отчисленный за неуспеваемость с курса математического анализа.
Минни, напустив на себя важный вид, взял у Вилкула пробирку со слюной и загрузил её в центрифугу. Через пару часов, в течение которых парни не спеша и с удовольствием распивали принесённое Стадлером пиво, Вилкул получил на руки пластиковый формуляр с расшифровкой молекулы собственной ДНК.
– Гены пальцем не придавишь, дружище, – сказал Минни и пожал плечами.
Стадлер ушёл озадаченным и неделю разбирался с результатами анализов, недвусмысленно показавших в его митохондриальной ДНК след гаплогруппы Q1b1a2-Z780, прямо указывающей на то, что её обладатель относится к потомкам коренных жителей североамериканского континента. Ещё через месяц Вилкул с математической точностью вычислил в своём геноме количество и устойчивость генов далёких предков, отвечающих за волосяной покров, точнее, его отсутствие на определённых участках тела. После всех этих изысканий он пришёл к естественному выводу, что мать была не такой уж сумасшедшей, когда заявляла, что её сын – последний вождь потаватоми. Кстати, посетить могилу матери давно было пора. И Стадлер отправился в Милуоки.
Городок имел ещё более жалкий вид, чем десять лет назад, когда он покидал эти места. Вилкул постоял на том месте, где была хибара матери, и пошёл бродить по городу. Внезапно наткнувшись на Общественный музей Милуоки, он обнаружил, что открыто и незнамо зачем зашёл. Больше часа Стадлер в одиночестве ходил по залам краеведческой экспозиции, изучая артефакты, оставшиеся от индейской цивилизации. Несмотря на пыль веков, они неплохо сохранились под стеклом. Потом Вилкул спустился в мультимедийный центр музея, посмотрел несколько этнографических фильмов, после чего покинул Милуоки навсегда. Финальным аккордом самоидентификации последнего из потаватоми стало демонстративное исполнение танца дождя на лужайке перед главным корпусом института.