Я облился холодным потом. Полежав минут, пять, я заставил себя встать и, освещая себе, путь мобильником, вышел в темный коридор.
Вот, черт! Где здесь выключатель?
Я в панике шарил по стене руками, пока не наткнулся на него. Прежде, чем включить свет, я внутренне посмеялся над собой за детские страхи и надавил на выключатель.
Свет не зажигался.
Я щелкал выключателем, чувствуя, как липкий страх заползает мне за ворот рубашки.
И тут я опять услышал этот омерзительный звук шаркающих тапок.
Инстинктивно, я, чуть ли не бегом, устремился вперед по коридору, в сторону читального зала, чтобы поскорее миновать туалет, до того, как туда зайдет нечто, меня напугавшее.
Внезапно я увидел слабую полоску света, сочившуюся из-под двери напротив. Я остановился, приблизив сотовый к табличке.
“АРХИВ”, прочел я и, поколебавшись секунду, толкнул дверь.
******
В тесном архиве, освещенном лампой в 20 ватт, трудно было что-либо рассмотреть, как следует. Всюду громоздились стеллажи со связками журналов и газет. Меня заинтересовал стол, на котором в беспорядке валялись чертежи, рисунки и книги.
Дело в том, что в рисунках я сразу же узнал Виталькину руку. И чертежи он рисовал сам.
Я успокоился. Сел за стол, полистал чертежи, как мне показалось, с абракадаброй, и стал с улыбкой рассматривать рисунки.
Опять какая-то муть с голыми телами и бестелесными субстанциями! Но у художника свое видение общества и мне, грубому материалисту, не стоило лезть в его тонкий мир.
Внезапно мой рассеянный взгляд наткнулся на тетрадь. Обыкновенная, тонкая, в 12 листов, школьная тетрадь.
Я с любопытством раскрыл ее. На титульном листе, Виталькиным красивым, с загогулинами, почерком, было старательно выведено: “Мой дневник”. А ниже, загадочная фраза: “Шесть душ невинных, седьмая – грешная”.
Я хмыкнул, прочитав сноску меленькими буквами: “Сереже читать можно”.
Можно, так можно.
Я послушно перевернул страницу и онемел. На меня, с фотографии, смотрело мертвое, залитое кровью, лицо ребенка. В черепе у него торчал топор. Фотография была подписана именем и фамилией убитого, датами рождения и смерти.
На следующей странице была фотография задушенной девочки.
Я с дрожью листал тетрадь, насчитав шесть жертв – трое мальчиков и трое девочек. Все они погибли насильственной смертью на седьмом году жизни, примерно неделю назад.
И в этот момент, позади меня, раздался детский плач.
Я думал, что умру от разрыва сердца, так я испугался. С гулко бьющимся сердцем, я медленно повернулся и увидел их всех, шестерых, с ужасающими деформациями, засохшей кровью и трупными пятнами на их маленьких телах.
Малыши плакали, протягивая ко мне свои ручки.
Я вскочил, с грохотом, опрокинув стул. Перепрыгнул через стол, не знаю, откуда появилась эта прыть, и кинулся к двери. Но дверь неожиданно распахнулась сама. На пороге стоял Виталик.
- Ты? – я ошарашено попятился и оглянулся назад.
Дети, затихнув, сбились в кучку, исподлобья глядя на моего брата.
- Я хотел, чтобы ты жил, - ответил Виталик, тщательно запирая за собой дверь. – Но мое тело слабое и ты умрешь.
- Виталя, что ты говоришь? – хрипло произнес я, с удивлением разглядывая своего брата.
- Ты сильный, - продолжал он. – Ты красивый и очень умный. А я хитрый. Аня не поймет и будет меня любить, как тебя. Мое тело умрет вместе с тобой. Мне тебя жалко, Сережа.
- Это ты их убил? – шепотом спросил я.
Не оборачиваясь, я махнул рукой позади себя. Оглянуться на детей было выше моих сил.
- Шесть душ невинных, - важно пояснил Виталик. – Так надо было, чтобы моя душа переселилась в твое тело.
- Я сплю… - пробормотал я. – Я сейчас проснусь… мне снится кошмар…
- Да, ты уснешь, - хладнокровно подтвердил Виталик. – Навсегда. Ты душа седьмая, грешная…
- Бред! – я не мог поверить в происходящее и не узнавал своего брата. Его лицо словно закрыла маска высокомерия.
- Беги! – вдруг взвизгнул детский голосок.
Но я не успел даже пошевелиться, вдруг почувствовав жгучую боль в груди. Я медленно завалился на спину, широко раскрытыми глазами глядя в потолок.
- Прощай…
Голос Виталика был так тих, что я еле его услышал.
Плотный белый туман окутал меня, а когда рассеялся, я увидел, обступивших меня со всех сторон, ребятишек. Их было шестеро – трое мальчиков и трое девочек. Их хрупкие тела просвечивали на свету, излучая сияние.
- Идем с нами, Серега, - сказал один из них.
Он подошел ко мне и протянул руку, помогая подняться на ноги.
Я ухватился за него, обратив внимание, что моя рука такая же тонкая и маленькая, как и у него. И так же светится.
- Сереженька, - услышал я нереально далекий, смутно знакомый голос и вдруг вспомнил Анютку.
В груди защемило так, что от боли у меня перехватило дыхание. Я обернулся на зов и стал напряженно прислушиваться, жмурясь от солнечных бликов, слепящих мне глаза.
- Идем играть, Сережа! – позвала меня полненькая девочка. Отделившись от детской стайки, она вприпрыжку подбежала ко мне.
В последний раз оглянувшись, чувствуя, как тоска, плавящая мне сердце, постепенно отпускает меня, я взял свою новую подружку за руку и, не ощущая тяжести своего тела, заторопился к своим вечным товарищам по играм.