В этом великом и замечательном городе он влачил жалкое существование. Шестидесяти долларов в неделю едва хватало на самые необходимые расходы — платить за крохотную квартирку на окраине Гринвич-Виллидж, покупать замороженные продукты и виски. Последнее было необходимо — только напившись, Роган мог заснуть и не видеть страшных снов.
На протяжении всего рабочего дня он возился с этими скучными документами, затем приходил в жалкое свое жилище, разогревал замороженную еду и поедал на ужин эту безвкусную теплую кашицу. Потом выпивал полбутылки виски и погружался в забытье на неубранной постели, иногда даже не раздевшись. Но даже несмотря на это, кошмары продолжали его преследовать. И были, как он успел отметить, ненамного хуже реальности.
В Мюнхенском дворце правосудия его лишили человеческого достоинства. Сделали с ним примерно то же самое, что угрожали сделать мальчишки, когда Рогану было тринадцать, — то был «взрослый вариант» срывания штанов и забрасывания их на фонарный столб. Они подмешивали ему в еду слабительное — питание там было скудное: утром то, что они называли овсянкой, вечером тушеные овощи, — желудок не удерживал пищу, она почти сразу же вылетала наружу. Когда его вытаскивали из камеры на допрос, ежедневное испытание за длинным столом, Роган чувствовал, как штаны прилипают к ягодицам. И еще от него постоянно воняло. Но хуже всего было видеть ухмылки на лицах мучителей. В этот момент его охватывало жгучее чувство стыда, как оскандалившегося мальчишку. И одновременно это почему-то сближало его с теми семерыми мужчинами, которые подвергали его пыткам.
Даже теперь, годы спустя, Роган не мог избавиться от этого воспоминания, что делало его крайне замкнутым. Он редко выходил из дома, чтобы с кем-то встретиться, не принимал приглашений на вечеринки. Познакомился с девушкой, работавшей в Администрации по делам ветеранов, огромным усилием воли заставил себя как-то ответить на ее интерес к себе. Она пришла к нему домой на ужин с выпивкой и недвусмысленно дала понять, что готова остаться на ночь. Но когда дело дошло до постели, Роган потерпел фиаско.
Через несколько недель после этого случая его вызвал к себе в кабинет непосредственный начальник. Он тоже был ветераном Второй мировой и почему-то вообразил, что пост надзирателя за тридцатью клерками, заполняющими карточки, говорит о его умственном превосходстве над этими людьми. Стараясь не обидеть Рогана, он сказал:
— Возможно, эта работа немного сложновата для вас на данный момент. Возможно, вам лучше переключиться на работу, связанную с небольшими физическими нагрузками. Ну, к примеру, управлять лифтом. Вы понимаете, о чем я?
Тот факт, что этот человек желал ему добра, почему-то показался Рогану особенно оскорбительным. Как ветеран, он имел право подать в суд за увольнение. Но офицер по работе с персоналом посоветовал не делать этого.
— Понимаете, мы всегда сможем доказать, что ваши умственные способности не соответствуют занимаемой должности, — сказал он Рогану. — Государственная гражданская служба передала нам материалы с вашими экзаменационными оценками, вам не хватает квалификации. Так что мой вам совет — обратитесь в госпиталь, пусть выдадут справку о недееспособности. Уволитесь, потом начнете получать пособие и, может даже, посещать вечернюю школу. Чтобы получить хоть какую-то профессию.
Роган был изумлен. Не выдержал и расхохотался. Очевидно, решил он, какая-то часть его документов затерялась и эти люди подумали, что при поступлении на работу он представил неверные сведения. Вот в чем штука, подумал он. Так и видел, как они сидят и улыбаются, глядя на него. Вообразили, что он подделал документы об образовании. Роган снова засмеялся и вышел из кабинета. А потом — и из здания, подальше от этой оскорбительной отупляющей работы, которую он был не в состоянии выполнять нормально. Он никогда больше не вернулся сюда, а где-то через месяц обнаружил в почтовом ящике уведомление об увольнении. Теперь приходилось жить лишь на инвалидное пособие, он получал эти деньги и прежде, но ни разу не снял со счета ни цента.
Теперь свободного времени было навалом, и он стал больше пить. Снял комнату неподалеку от улицы Бауэри и превратился в одного из бесчисленных изгоев, которые проводят день, попивая дешевое вино до тех пор, пока не вырубятся. Два месяца спустя он вернулся Администрацию по делам ветеранов уже в качестве пациента. Но не из-за проблем с головой. Он страдал от истощения и так ослаб, что мог умереть от самой заурядной простуды.