— До свидания, — сказал Михаил и пошёл.
Она вдруг соскочила с тахты, догнала уже в передней, выбросила вперёд ногу, зацепила его ступню и ударила в спину. Михаил упал на пол лицом вперёд, по ходу, не успев подставить руки.
— Лежать! — приказала она и загородила собой дверь.
Он лежал, больше ошарашенный её нападением, чем ударом об пол. На секунду сделалось тихо: женщина в зелёном платье закрывала телом входную дверь, мужчина распластался внизу, перегородив переднюю. И в этой секундной тишине отчётливо послышались шаги — торопливые шаги по лестнице.
Михаил поднял голову.
— Лежать! — повторила она.
Он вскочил прыжком и бросился в комнату. Она не шелохнулась — выход из квартиры был только за её спиной. Там уже открывали замок.
Михаил вспрыгнул на подоконник. Он выглянул на улицу и на миг замер, загородив телом огни противоположного дома. Она спокойно наблюдала — деться ему было некуда.
Вдруг он поднял руки, потянулся в небо, к огням высотного дома напротив, толкнул ногами подоконник и пропал. Ей даже показалось, что он полетел вверх, как в сказках летают волшебники.
— Ой! — запоздало вскрикнула она, догадавшись, что он выпрыгнул.
Дверь больно ударила её в спину. Петельников ворвался в переднюю, окидывая глазами квартиру:
— Где?
Она только показала рукой на окно. Инспектор подбежал к нему и выглянул:
— О, чёрт!
— Разбился?
— Сбежал, а не разбился!
Она опустилась на тахту. Слово «сбежал» резануло по нервам, напряжённым с утра, весь день, который она ездила по городу за преступником, выбирая удобный момент. Последний час, последние минуты дались особенно тяжело.
Она легла головой на стол, рядом с нетронутым куском дыни для гостя, и заплакала.
— Лейтенант Кашина, прекратите реветь, — сказал Петельников и погладил её по плечу.
Потерпевшие допрошены. Теперь нужно делать опознание и очные ставки. А некого опознавать и не с кем сводить глаз на глаз — нет обвиняемого. Дело лежит в сейфе без движения. Обычные следовательские неприятности: поймают преступника, времени уже не будет, придётся идти к прокурору города за отсрочкой — доказывать, что это не волокита, а оперативная специфика.
Рябинин смотрел на портфель, раздумывая, брать ли его. Вроде бы вечер получался свободным. Он боялся их, редких свободных вечеров и дней. Столько накопилось личных, неличных и не поймёшь каких дел, что браться за них вроде бы не имело смысла — уже не переделаешь.
Он вздохнул, бросил портфель в сейф и надел плащ. На улице лил дождь.
Петельников вошёл без стука и потрясся у двери, как собака, вылезшая из воды.
— Мог бы в коридоре, — буркнул следователь.
— Да поймаем, Сергей Георгиевич, теперь у него тупик. Дня через два самое большое.
— А куда он делся — улетел? — спросил Рябинин, потому что подробно о побеге они ещё не говорили.
— Съехал по телевизионной антенне.
— Учти: у него теперь обожжены руки. А почему не поставил человека под окном?
— Сергей Георгиевич, да пятый этаж. Вот на лестнице был человек.
— Всё с вывертами, как в кино, — опять пробурчал следователь. — Задержали бы на улице…
— Не было уверенности, что это он. Да и лишние доказательства хотелось получить.
Инспектор пригладил мокрые волосы, которые блеснули антрацитом. Он не уходил от порога.
— Сергей Георгиевич, а я опять не один. С девицей. Она из совхоза «Ручьи». Наш герой ею интересовался.
Рябинин облегчённо снял плащ. Не надо ломать голову: свободный вечер пропал, как они пропадали один за другим, накручивая незаметные годы.
Инспектор вышел в коридор и привёл девушку в ярко-красном дождевике и красных резиновых сапожках. Она села и высвободила голову из-под капюшона:
— Таня Свиридова.
Видимо, Петельников её предупредил, что будут допрашивать. Записав в протокол анкетные данные, Рябинин предложил:
— Ну рассказывайте, как он вас обхаживал.
Она промокнула платком мокрое лицо, глянцевито блестевшее от воды, загородных ветров и солнца…
— Всего два вечера и обхаживал.
— Как познакомились, что говорил, кем представился?
— В электричке подсел. Чистенький такой, в галстучке, с портфелем. Звать, говорит, Миша. Работает геологом. Ну и набился в провожатые.
— Дальше.
— Дальше? На второй день опять пришёл. В субботу. Походили по Ручьям. Поговорили, да и уехал. Больше не виделись.
— Почему?
Крупной рукой поправила она волосы, которые освободились от капюшона и теперь падали на плечи и лезли на глаза. Выгоревшие, обесцвеченные солнцем, каждая волосинка казалась сделанной из полиэтилена.
— А не захотелось.
— Не понравился?
— Он симпатичный, — не согласилась Таня.
— Тогда в чём же дело?
— Значит, не вышло.
— А вот почему не вышло? — добивался Рябинин. — Может, вы стесняетесь сказать?
Она досадливо мотнула головой на радость волосам, которые сразу накрыли её белёсой накидкой.
— Денег или вещей он не брал?
— И в дом-то не заходил.
— Поругались?
— Нет.
Следователь глянул на Петельникова. Тот пожал плечами — у него вопросов не было. Но у Рябинина был один вопрос, Таня Свиридова хотела на него ответить, но не могла. Вышла заминка. Рябинин любил их. Они были для него, что стыки наук для учёного: заминки обнажали правду. Поэтому у следователя был только один вопрос:
— Всё-таки почему вы перестали встречаться?
Теперь она насторожилась. Следователь её в чём-то подозревал. Он вёл себя непонятно, а всё непонятное настораживает.
— Таня, — сказал Рябинин настойчиво-ласковым голосом, который, как он подозревал, лез в душу, — вы женщина. Вам ли не чувствовать любовных нюансов…
— Да любви-то не было!
— Но ведь что-то было! Симпатия, влечение, взаимная склонность или как там… Он вам понравился, вы ему тоже. Не ссорились. Но разошлись. Почему?
— Да разве так не бывает? — удивилась она. — Встретятся, походят да разойдутся. Таких навалом. А почему… Это ж не магазин, чеки не проверишь.
— Почему ж, — не согласился Рябинин. — Я считаю, что можно поверить алгеброй гармонию.
Инспектор смотрел на него, вздёрнув брови: она же с Ручьёв! Рябинин тоже прицелился в него очками: теперь Ручьи не темнее города!
Таня следователя поняла. Она чуть выждала и неуверенно призналась:
— Мне было с ним… смешно.
— Почему?
— Гуляем, а он всё ресторан ищет. Какой у нас в совхозе ресторан!
— Ещё, — оживился Рябинин: свидетельница начала размышлять.
— Приехал на второй день и привёз букет цветов…
— Ну и что?
— Да у меня их целый сад. Такие же флоксы да гладиолусы.
— Понятно, — сказал Рябинин, не уразумев, что тут особенно смешного.
Тогда она засмеялась, вспомнив что-то ещё.
— Пошли к озеру, он заливается, как электричка. А там комарики. Сразу говорить перестал. Только по лбу стучит.
— Я их тоже не терплю, — улыбнулся следователь.
— В ваших Ручьях ходить на свидание нужно с бутылкой демитилфтолата, — подал голос Петельников.
Рябинин вдруг почувствовал раздражающий укус в шею. Он мог поклясться, что там сидит комар, беззвучно влетевший в открытую форточку. Захотелось пришлёпнуть его ладонью, окончательно рассмешив свидетельницу. Но он только шевельнул узел галстука, чтобы сдвинуть воротник и согнать насекомое… Никакого комара не было. Он понял, что это нервный тик, — злится на себя за непонимание того, над чем смеялась Таня Свиридова.
— Сейчас комаров нет, — сообщила она.
— Улетели на юг, — вставил инспектор.
— А ещё, — ухмыльнулась Таня, словно начала рассказывать неприличный анекдот, — ручки целовал.
Сам Рябинин ручки не целовал — стеснялся. Но ему нравился этот старинный и галантный знак любви и внимания.
— Что тут… смешного? — не удержался он.