Да, вот до чего дошел он, Сантер. Будучи для Жернико верным другом, надежным компаньоном, почти братом, он лелеял надежду, что тот, возможно, не вернется, и тогда уже ничто на свете не сможет помешать ему признаться Асунсьон в своих чувствах.
— Так что же все-таки вы хотите этим сказать? — мягко настаивала Асунсьон.
— Я — Да я и сам не знаю! — пробормотал Сантер, опускаясь в кресло.
Он схватился руками за голову... Почему эта женщина обратилась именно к нему? Почему она не смогла подождать еще несколько дней? Зачем она уже дважды приходила сюда и, сев в кресло, положив ногу на ногу, улыбалась ему очаровательной улыбкой, обволакивая нежностью своего — теплого взгляда. В первый же ее визит он заверил девушку, что он, как и она, не получал от Жернико никаких новостей и, таким образом, не был отмечен большим вниманием, нежели она. И тоже пребывал в полном неведении относительно того, что произошло с его другом за эти годы. Он пообещал немедленно сообщить ей, если Жернико поставит его в известность относительно своего возвращения... Несмотря на все это, спустя три дня, то есть позавчера, она снова пришла, чтобы поделиться своими опасениями. Совершенно бесстрастным голосом Асунсьон сообщила Сантеру, что крайне обеспокоена... Ведь за два года разлуки он не написал ей ни строчки. Она могла объяснить это молчание тем, что с ним что-то случилось...
— Но ведь... — начал Сантер. — Вы же сами объяснили мне, что не оставили своего адреса!
Он понял тщетность всякого спора на эту тему. В словах Асунсьон не стоило искать логики, просто она нуждалась в своем объяснении.
— Уже девять, — сказала Асунсьон. — Как вы думаете, он скоро придет?
Сантер ответил не сразу. В доме царила полнейшая тишина, духота гостиной была просто невыносимой. В воздухе чувствовалось приближение грозы. К тому же ожидание, длившееся уже не один год, все никак» не кончалось.
Неожиданно встав, Сантер открыл дверцу бара и достал оттуда четыре стакана, емкости для приготовления коктейлей и разные бутылки.
— Скоро вы сами сможете убедиться в том, насколько я уверен в его скором появлении! А сейчас я приготовлю коктейли.
— А почему четыре?
— Вы, он, Перлонжур и я... Как раз и будет четыре.
— Но ведь вашего друга Перлонжура здесь нет.
— Он поехал проведать мать и должен вернуться с минуты на минуту.
Жорж налил в емкость вермут, затем добавил джин, положил туда лед и капнул лимонного сока, затем стал все это смешивать.
— О, боже! — вздохнул он. — До чего же душно. Грозы не миновать.
— Вы так считаете?
Асунсьон потушила в пепельнице свою сигарету, предоставив таким образом Сантеру случай в очередной раз полюбоваться великолепной линией обнаженной руки.
— Это напоминает мне, — медленно начала она, — тот вечер, на Бермудах, когда мы познакомились с Марселем.
Произнеся эту фразу, она некоторое время просидела в задумчивости, а затем продолжила:
— Мадре мия! Какой это был сумасшедший вечер! Сантер затаил дыхание. Понимая, что молодая женщина томится этим изнуряющим ожиданием, он полагал, что сейчас она заговорит о себе и о них.
Однако, она, видимо, не была склонна к откровениям и лишь сказала:
— Тогда мы любовались морем, походившим на синий бархат. Он говорил мне милые вещи, вроде того: «Я бы хотел сделать вам из него платье...» А затем он заявил: «Вы очень красивы, и я вас люблю. Я сделаю из вас самую счастливую женщину, в один прекрасный день вы, если, конечно, захотите, станете инфантой или королевой». Я спросила: «Чего же вы просите взамен?» Он долго смотрел на меня. Ну а вечером следующего дня он уже уезжал в Чарльстон.
Сантер чувствовал, что от этих слов у него пересохло в горле.
— И вы поверили его словам и верно ожидали целых два года? — спросил он хрипло.
— Да.
— Боже! — глухо произнес Сантер.
Как могло случиться, что он встретил эту женщину только для того, чтобы тут же потерять ее? Из-за этого он испытал невероятно острые страдания. Как он был далек от своего недавнего желания скорого возвращения Жернико! Теперь его уже не интересовали подробности гибели Намотта. Да и вообще весь остальной мир как-то сразу перестал для него существовать. Его интересовала лишь эта женщина, которую он любил и невыносимо страдал из-за этого,
Сантер снова бросил на нее взгляд, исполненный любви — ведь ему, возможно, уже больше никогда не представится случай вот так смотреть на Асунсьон. Он любовался ее густыми иссиня черными волосами, бездонными зелеными глазами, стройной фигурой, белыми, обнаженными руками. На ней было платье глубокого синего цвета, на котором выделялся лишь маленький золотой крестик, висящий на впятеро обвившей шею цепочке.
С боем часов Асунсьон, казалось, очнулась от сна.
— Десять часов, — сказала она. — Почему же его до сих пор еще нет? Если его что-то задерживает, то почему же он не позвонил.
— А он бы и не смог дозвониться — мой телефон не работает...
— Как же вы звонили мне?
— Я звонил не отсюда.
Гроза, похоже, подступила вплотную.
— Мне страшно, месье Сантер, — внезапно сказала Асунсьон, хотя в ее голосе не чувствовалось и тени волнения.
Сантер попытался выдавить из себя ободряющий смешок.
— Страшно?! Чего же вы боитесь?
Однако на этот вопрос она ответила ему очередным вопросом:
— Как вы думаете: при каких обстоятельствах человек может неожиданно оказаться за бортом?..
Неожиданно за их спинами раздалось легкое поскрипывание половиц и чей-то голос произнес:
— Например, при таких, когда на него совершается умышленное нападение...
Глава IV
Боязнь грозы
— Дорогая моя, — прошептал Жернико, сжимая в объятиях Асунсьон.
Поцеловав в губы, он отстранил ее, подошел к Сантеру и молча его обнял. Затем отступил на несколько шагов, чтобы Жорж смог хорошенько рассмотреть его изможденное лицо.
Жернико, которого он помнил уравновешенным, всегда владеющим собой, возвратился похудевшим, с торчащей щетиной и потерянным взглядом. Прядь волос спадала ему прямо на лоб, а галстук был завязан крайне небрежно. Его левая рука дрожала, сжимая пуговицу пиджака...
Перемена в облике друга показалась Сантеру разительной, и он отметил это одновременно с Асунсьон. Когда Марсель отстранил ее, чтобы подойти обнять Жоржа, она некоторое время от изумления так и не могла пошевелиться, явно выжидая и рассчитывая, что, когда излияние братских чувств иссякнет, Марсель снова подойдет к ней, Этого, однако, так и не произошло. Ссутулившись, Жернико стоял посреди гостиной и смотрел в одну точку.
Тогда Асунсьон сама подошла к нему, положила руки ему на плечи и приподнялась на цыпочки, чтобы приблизить к нему свое красивое, взволнованное лицо. Однако он, похоже, не видел ее, и взгляд его был все таким же застывшим и угрюмым. Но тут вмешался Сантер:
— Как тебе, черт возьми удалось войти сюда?
— Через дверь, — не поворачивая головы, ответил Жернико и добавил: — Ты, видимо, не закрываешь свою дверь.
— Это входит в обязанности консьержа...
— Его, кстати, не оказалось на месте.
— Ты пришел пешком?
— Нет, приехал на такси.
— А мы даже не слышали, как к дому подъезжала машина.
— Ну, разумеется, я ведь, оставил ее на углу.
Уже вторично, осторожно, но решительно Жернико высвободился из объятий Асунсьон, и, подойдя к креслу, опустился в него.
— Боюсь, что опять разразится гроза... — и добавил как бы для себя одного: — Я всегда не любил грозу.
Асунсьон посмотрела на Сантера. Теперь по ее лицу было видно, что она пребывает в полнейшей растерянности. Она никак не может узнать в этом мужчине с землистым цветом лица, находящемся в крайне подавленном состоянии, пребывающем в плену какой-то таинственной задумчивости, своего бывшего любимого. Неужели это он говорил ей: «Я сделаю вас королевой»?..
Услышав доносящиеся издалека раскаты грома, Жернико вздрогнул.
— Это гроза, — пробормотал он. — Это гроза!..
— В его голосе слышался неподдельный ужас. Сантер вдруг вспомнил, что еще пять лет тому назад