Луизу я вообразить там не могла, зато живо видела, как под арками сидит он сам, а она поет на улицах Лондона, пока не заработает на пропитание и не отнесет ему – как старая мамаша-трясогузка мерзкому лысому кукушонку с красной тощей шейкой, подброшенному когда-то ей в гнездо.
И они оставались под моим кровом. Для представителей театральной профессии наступили тяжелые времена. И они все еще продолжаются. Людям надо где-то жить, но они уже не могут себе позволить достойное жилье. А в пансионный бизнес пришло столько деловых людей, что для такой пожилой женщины вроде меня это стало большой головной болью. Я так и не научилась считать каждый пенни и по-прежнему не могу жестко разговаривать с несостоятельными постояльцами, как они того заслуживают.
Присутствие Фрэнка стало пагубно сказываться на моих финансовых делах. Я ведь еще не успела рассказать вам о самой скверной черте его характера. Даже не знаю, как описать ее, чтобы он не выглядел совершеннейшим идиотом, кем Фрэнк, конечно же, не был. Будь он явным кандидатом в дом для умалишенных, я бы давно сдала его туда, что бы ни говорила Луиза.
Он много бахвалился и постоянно распускал павлиний хвост. Но не в этом заключалось главное. Многие похваляются своими былыми заслугами, особенно ветераны тщеславного актерского цеха. Но Фрэнк делал это с какой-то болезненной настойчивостью, словно впадал в транс. Стоило кому-то открыть рот и начать рассказывать об услышанном или увиденном что-то умное или восхитительное, как наш маленький божок влезал с рассказом, что это именно он сделал то же самое, но только намного раньше и лучше.
Не существовало ни одной актрисы, упомянутой в разговоре, с которой он якобы не переспал или не обучил ее азам профессии. Не родился еще на свет продюсер, не занимавший у него денег. Это была глупейшая ложь, и все понимали – Фрэнк примитивно врет. Он настолько действовал другим постояльцам на нервы, что я уже скоро обнаружила: большинство моих жильцов составляли теперь иностранцы, попросту не понимавшие его хвастливых речей.
Не получая больше удовольствия от широкой аудитории, Фрэнк пускался на другие трюки. Уверял меня, что умеет ходить по канату и балансировать на ножках перевернутых столов, перепрыгивая с одной на другую. Я же думала, что он так может легко сломать себе шею, и от души надеялась на это.
Луиза никогда не оставляла его одного. Она могла сердиться. Иногда я слышала, как Луиза его о чем-то слезно просит, а порой резко отчитывает. Но решиться на что-нибудь определенное ее не хватало. Она не умела припугнуть его, не могла выставить за порог хотя бы на полчаса для острастки.
Из-за него Луиза лишилась всех своих давних друзей, многие из которых могли ей хоть чем-то помочь. Среди них были люди, ушедшие со сцены и поселившиеся в сельской глубинке. Каждый был бы рад пригласить ее погостить у себя неделю-другую, но Фрэнка они на дух не переносили, и в том не было их вины.
При этом она удивительным образом сохраняла здоровье. Так умеют держаться лишь действительно сильные личности. И оставалось только поражаться, чего только мог выдержать ее железный организм. Фрэнк доводил ее до крайнего переутомления, рвал нервы в лоскуты, но она оставалась на ногах, напоминая собственный призрак, но готовая принять новые напасти и наказания на свою голову.
После первого года тщетных попыток я перестала уговаривать ее. Луиза никогда не злилась на меня, а лишь отстранялась и переставала слушать. Стало ясно: она с ним не расстанется никогда.
Они прожили на чердаке более года, а дела и дальше шли из рук вон плохо. Более двух лет минуло с тех пор, как Луизе в последний раз предложили сольное шоу в каком-то богом забытом захолустье с замызганным зрительным залом. Фрэнк отправился туда первым. Местный продюсер хлебнул дозу его бахвальства. Это привело к тому, что Луиза не смогла бы оплатить даже обратный билет, даже если бы каждый вечер собирала аншлаги. А об аншлагах ей приходилось только мечтать и вспоминать в грезах о былом.
И у меня самой все обстояло не лучшим образом. Пришлось заложить свое заведение под сумму, превышавшую его реальную стоимость, и избавиться от одной из двух юных помощниц. Пансион не приносил дохода, и я уже в растерянности не знала, как мне выжить в сложившихся обстоятельствах.
Но затем в один прекрасный день, когда перед нами уже маячила перспектива оказаться на улице без куска хлеба, ко мне вдруг приехал молодой Гарри Феррис. Просто вошел в кухню, даже не позвонив в дверь, и хотя я видела его в последний раз еще школьником, сразу узнала – так он напоминал своего папашу. Мне стоило огромного усилия не разрыдаться у него на плече. Так не ведут себя с театральными продюсерами даже шестнадцатилетние красотки, не говоря уже о почти шестидесятилетних старухах.