— I'm sure1,— говорил Сердитый, ударяя себя в грудь.
Речь шла о свойствах некоего синтетического материала, исследованием которого Финн занимался года три тому назад, и о применении этого материала в качестве датчика в недавно созданном синем лазере на полупроводниках, используемом в L-15. У Финна нет никаких сомнений. Даже тени сомнения! Но так как сопляк руководитель проекта и один немецкий физик, ученик фон Брауна, с которым у Финна года два назад вышел спор, напустились на его программу, не желая вдуматься в ее суть, так как его априори дисквалифицировали, он забрал свои бумаги и ушел с заседания, не сказав ни слова. Да, но он это так не оставит! Если им неугодно ознакомиться с результатами его работы, он не станет унижаться и просить выслушать его. Они еще увидят, кто прав!
' Я уверен (англ.).
Сердитый был полон решимости посадить их в лужу.
Он умолк и прошел несколько шагов, теребя свою шевелюру. На неровной тропинке, усеянной сухими ветками и листьями, Финн хромал больше обычного.
Когда два года назад Лу встретился с ним, чтобы предложить сотрудничество с ИТТ, Финн пришел в ярость, полагая, что это нанесет ущерб интересам Соединенных Штатов. И теперь Финн также был убежден, что предварительный проект, принятый для создания L-15, нанесет ущерб государственным интересам.
— Саботаж? — рискнул спросить Лу Капоте.
— Нет,— ответил Сердитый.— Глупость!
Дело ведь не только в профессиональном самолюбии. Для Финна это не просто личная обида. Тут, кроме того, встает проблема его ответственности как ученого. А принятый проект — это грубейший промах, который обойдется налогоплательщикам в миллионы долларов и потребует лишний год работы. Уж не говоря о том, что у Финна имеются серьезные сомнения насчет эффективности локатора, если его будут конструировать по утвержденному принципу. И хотя это обойдется ему очень дорого, хотя его могут обвинить в разглашении военных тайн, хотя это грозит тюрьмой и концом карьеры, он, Генри Финн, намерен помешать осуществлению их проекта и реализовать свой. Невзирая ни на что! You understand? 39
Финн обернулся и посмотрел на Лу взглядом одержимого. До этого мгновенья Финн вел свой монолог, ни разу не взглянув на друга. Бесспорно, они в этом пустынном месте были одни. Внезапно Финн сел на поваленный ствол старой березы, испещренный липкими пятнами, покрытый мхом и крошевом сухих листьев. Он даже не подумал о том, чтобы рукой немного очистить себе место. Лу вспомнилось, что Сердитый никогда не заботился о своей одежде. Теперь он закурил сигарету и опять тревожно оглянулся. Да, они здесь одни.
И все же Финн понизил голос; наставив на Лу два пальца, меж которыми дымилась сигарета, он вперил в него взгляд скорее угрожающий, чем просительный, и сказал:
— Если твоя компания пожелает мне помочь, мы можем сконструировать L-15 за пять месяцев.
— И ты думаешь, что мы...
— Да,— гневно подтвердил Финн.— Вы единственная корпорация, которая может это осуществить тайно. О деталях поговорим потом.
Иисусе Христе! Вот на какие дела замахнулся Сердитый!
И what the hell 1 этот синий лазер на полупроводниках?
1946
Обет беспрекословного повиновения вышестоящему, а на самом верху — папе, делает из Общества Иисусова настоящее войско. Иньиго де Лойола был воин, и именно он создал правила дисциплины, военные чины, иерархическую структуру ордена.
Поступая в семинарию, я также дал обет повиновения. И по сути мое чтение Паскаля нельзя было расценивать как нарушение правил. Никто не запрещал мне его читать, так что меня нельзя было обвинить в непослушании, однако фактически это оказалось недопустимой вольностью, тем паче что речь шла обо мне. Разумеется, начал я с «Трактата о циклоиде» по совету доктора Фортесы, но потом я же читал богословские сочинения, зная, что Паскаль был еретиком, гонителем иезуитов, имя которого падре Латур даже не пожелал произнести.
Дабы обосновать перед приором мою невиновность, я сослался на то, что древность этих текстов побуждала меня считать их для XX века устаревшими: я, мол, читал из любознательности и ради наслаждения, которое мне доставлял талант автора и приятный слог. Это вывело приора из себя. Он принялся на меня кричать. Никогда прежде я так ясно не слышал его астурийского выговора. Да я просто дилетант, тщеславный неуч! Стало быть, мне доставлял наслаждение пропитанный ядом слог этого еретика? Поразительно! И я еще об этом рассказываю? Предатель я, вот кто! Вместо того чтобы ощутить святое негодование, которое охватило бы всякого смиренного члена ордена, я, гнусный Иуда, наслаждался талантом еретика?