Она подняла руки, заслоняясь от режущего света. Пальцы, между которыми просовывались настырные лучики, дрожали и были измазаны чем-то серым. Три, четыре, пять... – принялась она считать, как в фильмах, но картинка расплывалась, и Динго виделось то десять на каждой руке, то шесть. Она зажмурилась и попробовала сесть. Небо тут же плеснуло пригоршню дождя прямо на макушку, беззастенчивые струи потекли за воротник. Уже второй раз за этот нескончаемый день ее угораздило промокнуть до нитки. День! Какой день? Ведь недавно еще была ночь. И Еретик. И река...
- Динго?
Она повернулась на голос, и крик застрял в пересохшем горле. Зомби цвета пепла карабкался к ней по усыпанной каменной крошкой лестнице. Длинноволосая голова дернулась в странно знакомом жесте, и из-под челки выглянули глаза Края – такие же дрожащие и расплывчатые, как ее неподдающиеся учету пальцы.
- Ты в порядке?
Вопрос заставил ее внезапно остро почувствовать, как твердые грани врезаются в тело через промокшую джинсовую ткань, как затекла неудобно подвернутая нога, как тяжело бухает что-то при движении в правой коленке.
- Я... я... – Динго осознала, что пытается нашарить опору в куче битых кирпичей, к которым кое-где пристали бумажные клочки - кажется, бывшие когда-то цветочными обоями. Мечущийся взгляд прилип к багровой полосе, разрезающей надвое лоб Края там, где разошлись поседевшие от бетонной пыли волосы. – А ты?
Знакомая кривоватая усмешка тронула серые губы:
- Трудно сказать. Если то, что у меня раскалывается башка, показатель, то, похоже, я еще жив. А где остальные?
Мгновения до беспамятства заметались у Динго в голове зеленоватыми вспышками.
- На лестнице, - она заерзала по кирпичам, пытаясь то ли подняться, то ли найти хоть какие-то ориентиры в хаосе камня и капающей воды. – Мы все были на лестнице, когда...
Длиннопалая рука Края уцепила ее за рукав, потянула вверх. Динго ойкнула от боли в подвернувшемся колене, но удержалась на ногах.
- Вот тут? – Глаза скользнули вдоль чумазого пальца поэта и зажмурились. Только напрасно – под веками все равно плыли алые отпечатки ступенек, скалящихся щербато под остатками верхней площадки, и перила, закрученные скрипичным ключом в пустоту.
- А... ва... – зубы Динго выбили непослушную дробь. – Что произошло?
Край уставился на нее, склонив голову на бок, как умная овчарка:
- Я думал, ты мне это расскажешь. Я-то вообще внизу был, когда у вас тут рвануло. Меня как о перила приложило, - он коснулся ссадины на лбу и раздраженно поморщился, - так я ничего больше и не помню.
- Я тоже не помню, - пробормотала Динго и поймала себя на том, что потирает собственный лоб, будто ясная картинка происшедшего могла вынырнуть оттуда, как джин из лампы Алладина. – А ты никого там не видел... ну, на нижней площадке?
Ей не хотелось верить, что товарищи-сталкеры могли сбежать и бросить их одних в разрушенном здании, но представить их тела погребенными под бетонными перекрытиями было еще невыносимей.
- Не-а, - Край зачем-то подергал дверь ближайшей к ним квартиры. Та скрипнула и повисла на одной петле – вторую срезало ровненько, будто ножом. В темноте коридора что-то тускло блеснуло, шевельнулось.
- Мама! – Динго метнулась назад, врезалась в большое и твердое, запуталась в желтых рукавах.
- Это же зеркало, дура, - Край тряхнул ее, отстраняя. – На стенке напротив двери. И твое собственное отражение.
- А я... – она закусила губу. К горлу подступил непрошенный соленый комок, но усилие воли загнало его обратно. Динго улыбнулась. Чувствовала, что вышло кривенько, но все лучше, чем глупые слезы. – Я его и испугалась. Ты бы себя увидел, тоже бы заорал. Прямо как из фильма про зомбаков.
Поэт неожиданно усмехнулся, провел длинными пальцами по лицу, оставляя грязные разводы на впалых щеках:
- А может, мы зомбаки и есть? Окочурились, а сами и не приметили.
Так родился Шива.
[1]Психология слепых
Число человека
все милые и слабые мои
пропали вы и я одна иду
устали вы и я одна светаю
и лес мой над водою поднимаю
уснули вы и я теперь усну...
- Динго!
Она кашляет, с трудом размыкает слипшиеся веки. Ее подхватывают, тащат за собой. Чтобы не упасть, она хватается за своего спасителя.
Ступеньки в белесом налете штукатурки и бетонной крошке бросаются под ноги. Сзади топчутся неуверенные шаги, кто-то стонет, кто-то блюет, свесившись через перила. Поворот. Ее заносит, чуть не впечатывая в стенку. Снова ступени. Поворот. Ступени… Люди в черном и шлемах с зеркальными щитками лежат направо и налево. Кто-то еще сжимает оружие, чей-то автомат валяется прямо посреди лестницы. Кто-то неподвижен, кто-то тыкается слепо вокруг, как новорожденный котенок. И это называют гуманным вариантом?
Тут Динго заметила Края, и вся жалость к полицейским, или кем там они были, у нее улетучилась. Парень полусидел, привалившись к ступеням, голова свесилась на грудь. В своей желтой куртке среди черных униформ он казался канарейкой в окружении воронья. Фактор бросился к нему, попытался привести в чувство. Волосы упали со лба, и Динго увидела набухшую кровью и синевой ссадину — вот, значит, чем бойцы пытались проломить перила.
— Некогда теперь! — Дернула Фактора Лилит.
Тот подхватил Края под руку. Вдвоем с Еретиком они взвалили поэта на плечи и поволокли из подъезда. Динго опомнилась, метнулась следом, по пути перескочив через автомат. Сзади слышались торопливые шаги Шивы и невнятный мат кого-то из приходящих в себя полицейских.
Снаружи уже совсем рассвело. Небо багровело над домами, будто его лизали языки пламени горящего мира. Воздух ревел вертолетными винтами. Огромный черный фургон с надписью «Кобра»[1] и хищной змеей во весь борт перекрывал проход от парадного во двор. Динго застыла на пороге, глядя, как загипнотизированная, на высовывающийся из-за капота ствол.
— Стоять! Руки за голову!
Медленно, ощущая нереальность происходящего, она подняла руки. Все настолько напоминало дешевый американский боевик, что мозг отказывался участвовать в этой сцене. Шива осторожно встал рядом. Из-за гула вертолета до нее донеслось:
—… аверное… дитель...
Лилит, оказавшаяся впереди всех, крикнула требовательно:
— Отставить! Свои. Капитан Григорьева, работала в группе под прикрытием.
Ствол заколебался, но из-за капота выходить не спешил.
— Там разберемся. На колени! Всем лечь мордой в землю!
Динго с надеждой смотрела на Лилит — она же из этих, у нее, наверняка, припасен туз в рукаве. Но черноволосая первой плюхнулась на асфальт, за ней — Еретик и Фактор, сначала заботливо опустив Края.
— Вам что, особое приглашение нужно! — Из-за фургона выступил плотный тип, в такой же униформе, как у остальных, только в пилотке вместо шлема. Лица Динго толком не разглядела — зрачки ее сами собой сошлись на черном дуле, казалось, смотревшем ей прямо между глаз. Ноги подкосились, и она почувствовала, как колени ударились о бетон. «Интересно, а как ложиться, когда руки на затылке?» — Мелькнула мысль.
— Ну! — Водитель шагнул вперед, угрожающе дернув автоматом. Динго повалилась животом вперед, в последний момент отвернула голову, чтобы не расквасить нос. Взгляд наткнулся на колени Шивы, впечатавшиеся в асфальт. Полы полупальто шевельнулись, будто что-то пыталось выбраться наружу. «Внутренности! — метнулось в мозгу. — Его выстрелами распотрошило. Только вот почему я их не слышала?»
Воздух фыркнул, обдав щеку Динго ветерком. Водитель вскрикнул, и совсем рядом грянул гром.
Откуда взялся голубь, Фактор не рассмотрел. Почувствовал только, как что-то пронеслось над головой — прямо в сторону водилы. Тот дернулся с перепугу, и выстрел ушел в молоко. Но это Федор только потом понял. Когда грохнуло солидно, до боли в барабанных перепонках, он в землю вжался и вроде как обмер — не чувствовал ни ног, ни рук. Только звон в ушах и вонь пороховая. Когда глаза открылись, Лилит уже сидела на бойце верхом. Что с ним сотворила — не ясно, крови, вроде, не было, но больше никаких возражений у водилы не возникло. Еретик, видно, раньше опомнился, подскочил, подобрал автомат, пихнул тело сапогом: