Опушка леса. Из леса к землянке идёт человек, ловивший рыбу. Едва он открывает дверь, как из землянки в грудь ему упираются стволы автоматов. Он пятится назад, сзади из-под снега выпрыгивают ещё несколько солдат с автоматами. Из-за заснеженного стожка, взмемекнув, появляется коза. Автоматная очередь - коза падает на снег. Из землянки выходит в масхалате майор КГБ, с сомнением оглядывает пойманного.
Майор КГБ: Что за стрельба?
Солдат: Да тут вон...
Показывает на козу.
Майор КГБ: Лейтенант! Самым тщательным образом проведите обыск. Соберите всё, до последней мелочи.
Зимняя дорога в лесу. В грузовик укладывают изъятые вещи: тряпьё, полные мешки, тяжёлую бочку, лопаты, грабли, связки сушёных грибов, вёдра, веревки. В военный "газик" заталкивают со связанными руками пойманного. Возле чёрной "волги" майор снимает масхалат и садится в машину. Весь транспорт отправляется, дымя синеватыми выхлопными газами.
8
Осторожней, друг,
Ведь никто из нас здесь не был,
В таинственной стране Мадагаскар.
Юрий Визбор.
Старик был стар и страшен. Глаза его цветом были такие же, как и вся медная утварь, которой он торговал в своей лавке, - жёлто-грязные, будто захватанные руками, были его глаза. Трахомное гноилище была его посуда. Илья даже на мгновение забыл, зачем он пришёл сюда. Мимо этой лавки он часто пробегал, как всегда пробегал мимо всех арабских лавчонок, игнорируя призывы на ломаном русском: "Брат - заходи - посмотри". Арабы торговали всем, не гнушаясь ни крестами самоварного золота с распятым Иисусом, ни шестиконечными звёздами Давида того же материала. В любой лавчонке можно было заказать, что угодно душе: из зелёных бус в полчаса сделают мусульманские чётки из "камня Мухаммада" - малахита (липового), из еврейской кипы-"ермолки" - татарскую национальную шапочку. Только купи! "Купи, брат!" Странны и удивительны были здесь возмущения еврейской символикой или требования запретить празднования Рождества, исходящие из мусульманских общин европейских либеральных городов, - тут вся символика продавалось ими же, тамошними возмущенцами: открытки с Крёстным путём Христа Виа Долороза, "святая земля" (с соседней клумбы) в бутылочках, мирра и свечи для церквей. Если попросить хорошенько, то и надгробную плиту племянницы Иисуса доставят в недельный срок. На которой так и будет написано: "Племянница Мессии имярек". Или сестра - по желанию заказчика. Чем ближе родство, тем дороже - что правда, то правда. Реликт ценнее - понимать надо.
Но Илью что-то остановило, и он шагнул за порог этой лавки старьёвщика. Словно захлопнулась за ним дверь - так оказалось тихо в этом закутке.
Кривой, как ятаган, нос старика обратился в его сторону. На ятагане росла пупырчатая бородавка, из которой торчали редкие чёрные волоски. Глаза оценивающе запечатлели фигуру Ильи, и губы на коричневом лице его брезгливо дёрнулись - не покупатель. Илья стоял, обводя глазами груду старой посуды. Кувшины с крышками и без крышек стояли на полках. Какие-то урыльники с длинными изогнутыми носиками от самого дна свисали, продетые за ручки, с потолка. При виде их из памяти всплыло слово "шербет". Но в детстве Ильи шербетом называли бесформенный кусок плохого шоколада, похожего на хозяйственное мыло и напичканного крахмалом, мукой и арахисом. А эта посуда явно предназначалась для жидкости. Тёмного старого серебра подносы, инкрустированные узорами, и подносы медно-латунные, красно-чёрные и жёлто-грязные, лежали рассыпанными стопками. Чайники и чайнички, кофейники и кофейнички, турецкие джезвы разных размеров, посудинки, похожие на сахарницы, посудинки вообще неизвестного предназначения громоздились на полу, по углам, вдоль стен до самого потолка.
Старик, похожий на магрибского пирата или караванного разбойника, медленно шлифовал фланелькой какой-то круглый мятый бок красной меди. Его глаза неотрывно следили за Ильёй. А тот стоял посредине лавчонки на небольшом пятачке свободного пространства и, вращаясь вокруг себя, рассматривал, блаженно улыбаясь, всю эту гнилую и полусгнившую рухлядь.
На полу в углу, среди красно-жёлтого старья узкой полоской выделялось что-то, заваленное и даже, как показалось, припрятанное. "Можно?" - спросил на иврите Илья. Старик не сразу, но кивнул головой, внимательно наблюдая за посетителем. Илья же присел на корточки и с брезгливостью подумал, что придётся разгребать эти многолетние отбросы, чтоб добраться до странного предмета. Он, вздохнув, снял сразу несколько посудин и, жестяно громыхая, отложил их в сторону. "Руки придётся отмывать бактерицидным мылом, - подумал он неприязненно. - И желательно в ближайшем туалете, который сперва тоже надо отмыть бактерицидным мылом". Он вытащил из-под груды антикварной меди кастрюльку литра на два.
Это была посеребрённая медь. Очень старая: серебро сильно испарилось с внешней поверхности и сквозь него краснел базисный металл. "Как же её сделали?" - удивился Илья. Дно было не припаяно, а составляло единое и непрерывное целое со стенками посудины. И выпрессовать её не могли: к горловине стенки сужались так, что днище было значительно шире верха. "Неужели литьё? Уникальная вещь. Одноразовая работа". Особенно поражало, что и внутри и снаружи стенки кастрюльки покрывал орнамент в виде шестиугольных сот. Таких же маленьких, как и пчелиные. Приклёпанные дужки ручек удерживали деревянные валики, диаметром с карандаш. Илья погладил их пальцем - абсолютно гладкие, несмотря на наличие трещин. И валики эти сохранили рисунок древесины. На пальму не похоже - пальма мягкая и хрупкая. Самшит? Откуда здесь самшит? Акация? "Возьмите ствол акации..." - вспомнил он рекомендации из книги Чисел.
Он повернулся к хозяину и спросил:
- А крышка есть?
Пират и разбойник, с тревогой наблюдавший за ним, помахал рукой:
- Не продаётся.
Для махания он даже фланельку отложил в сторону и встал.
У Ильи начало сразу портиться настроение. "Моя вещь. Для меня предназначена".
Он не стал упрашивать: "Я хорошо заплачу..." - и задавать глупые вопросы: "Почему?"
Он просто спросил:
- В Багдаде делали? Или в Басре?
Старик опешил. Старик испугался. Его седые ветвистые брови вспрыгнули на лоб, волоски на ятагане свернулись в кольца. Он положил медный заварочный чайник, который полировал, рядом с фланелькой. Он сделал жест кистью руки, словно ввинчивал электрическую лампочку:
- Э! Откуда знаешь? - спросил он.
- Это моя вещь, - сказал твёрдо Илья и твёрдо посмотрел в глаза пирату.
- В Мехране, - сказал старик. - Мастер Азис ат-Тарик.
Илья решил блефовать, сильно рискуя.
- Нет, отец. Это его сын Мансур. Мастер Азис уже умер тогда. А Мансур жил в Басре.
Старик снова сделал жест, но уже левой рукой - лампочку он уже вывинчивал.
- Э! Всё знаешь. Откуда, а? - он развёл руками; бородавка на ятагане повторила его движение.
- Только семья ат-Тарик умела покрывать серебром медь без электричества. И этот рисунок - их знак.
- Это последняя работа Азиса. Он подарил её на свадьбу сестре моей бабушки.
Илья снова погладил пальцем деревянную ручку.
- Но она ничего и ни разу не готовила в ней, - сказал он уверенно.
Тут он бил без промаха: следы гари отсутствовали на днище, ручки были не тронуты огнём.
- Э! - в который раз завинтил лампочку старик. - Крышки нет. И не было. Не успел.
- Скажи цену.
Старик повернулся к Илье спиной и что-то пробормотал. "Терпение, - подумал Илья, - это Восток". Старик, продолжая бормотать, вновь уселся и продолжил протирать тряпочкой бок чайника. Илья едва улавливал отдельные слова: он не араб, это её выбор, она вернётся... О чём он? Илья уже потянулся к карману, чтобы достать бумажник - он знал, как ведут себя торговцы на этом базаре при виде денег, но старик махнул рукой: