Для шрапнели почти не осталось целей на полях боев: после краткого романтического периода, который во французской армии называли «L' élan vital» («душевный порыв», рис. 1.33) противники до отвала накормили друг друга огнем и стали зарываться в землю. В окопах глубиной в несколько метров солдатам не была страшна шрапнель (рис. 1.34). Снаряды гаубиц и мортир с взрывателями, установленными на замедление, конечно, могли принести неприятности, но только — при близких разрывах. Полевые оборонительные линии непрерывно совершенствовались, да еще и опирались на построенные до войны крепостные системы с совсем уж умопомрачительными бетонными сводами над головами их защитников. Такое стало возможным потому, что, несмотря на насыщенность огневыми средствами, полки и дивизии были малоподвижными, не могли быстрым маневром сорвать попытки противника построить прочную оборону. На это способны танковые и механизированные войска, но им только предстояло родиться. Ну а аристократическую кавалерию густо расставленные в обороне пулеметы (рис. 1.35) секли, как капусту.
Автор не разделяет восхищение некоторых историков технической эрудицией командования германской армии, сделавшего перед войной ставку на тяжелую артиллерию: по ее количеству, да и качеству, дивизии Центральных держав (Германии, Австро-Венгрии, Турции) превосходили соединения Антанты. Основой для скепсиса служит то, что позже, на задыхающихся от недостатка сырья заводах Рура, с натугой стали изготавливать олицетворявшие тупиковые направления развития артиллерии сверхдальнобойные орудия, эффект от применения которых вполне можно оценить как ничтожный. Автору приходилось быть свидетелем, как принимаются решения государственными мужами, и он склонен полагать, что все объясняется не предвидением характера войны, а эстетическими предпочтениями: в предвоенные годы, на одном полигоне сердце крайне высокопоставленного услаждалось видом гаубицы, которая, после суетливой беготни вокруг нее людишек в мышиного цвета мундирах и бескозырках, ахала, выпуская в небо снаряд (благодаря немалым размерам, его полет можно было и увидеть); азначительно восточнее для особы равного положения молоком и медом лился топот коней легкой полевой батареи, стремительно разворачивающейся «с передков» и, после вскрика «Огонь!» молодцеватого офицера с усиками, посылавшей в сторону мишенного поля снарядную очередь.