Спасенная малышка не отходит от девушки ни на шаг. Цепляется за здоровую руку крохотной ладошкой и смотрит в пустоту, ни слова не говорит. Кажется, что даже не дышит.
Не могу удержать досаду в узде. Чувство хреновое и недостойное, но оно точит изнутри.
Слепая девчонка не поможет нам найти топливо.
Мы зря потратили время. И зря рисковали.
А когда Ши бросилась вперед, закрывая собой малышку, я едва не свихнулся. Только рефлексы помогли не застопориться в самый ответственный момент и выстрелить.
И никак из головы не выходит жуткая картина возможного кровавого исхода. Все-таки рука — не самое страшное, но…
Достаю из набедренной сумки простой медицинский набор и с опаской поглядываю на Ши. Сидит, не шевелится, даже не косится на меня подозрительно, а я готовлюсь к худшему. Регенгель — потрясающая штука, но у него есть паршивое свойство. Боль после нанесения невыносимая, будто окунулся в кипящее масло.
— Ши, — опускаюсь на корточки у ее ног и касаюсь руки выше локтя, — обработать надо.
— Что? — она вздрагивает, встряхивается, как недовольная птица и поднимает взгляд. В серых глазах вопрос и недоумение, а потом девчонке на глаза попадается лекарство, и она кивает. Безучастно, будто не ее только что порезали.
Промываю рану своим запасом воды. Не хрустальный, потерплю, если что. Неодобрительно качаю головой рассматривая рваные края.
— Шрам останется.
— Не впервой, — бормочет Ши и прикрывает глаза. Она словно не здесь: убежала мыслями далеко-далеко и только крепко сжимает в ладони руку спасенной девочки, поглаживает большим пальцем смуглую кожу.
Наношу регенгель быстро. Черная масса впивается в кожу пиявкой, обволакивает рану, пробирается внутрь, чтобы заживить ткани, обтягивает предплечье, как перчатка.
Через два-три дня он раскрошится, и можно просто смыть остатки теплой водой.
Лицо Ши резко бледнеет, кажется, что она сейчас потеряет сознание, но с обескровленных губ не слетает ни звука. Понять, что ей больно можно только по капелькам испарины на лбу и над верхней губой. Хочет подняться на ноги, но я не позволяю.
— Отдохни. Успеешь еще находиться.
Ши глубоко вдыхает раскаленный воздух и стискивает зубы до хруста, чтобы ничем не выдать свое состояние.
Борется с накатившей тошнотой, а меня продирает до самых костей от холодной, нечеловеческой отчужденности, что плещется в грозовом взгляде. Передо мной сидит не хрупкая девчонка, а воин, привыкший штопать себя в самых отчаянных условиях.
— Зачем вы меня спасли? — голос у девочки звонкий, как колокольчик. Темно-медовые кудряшки коротко обрезаны, как у мальчишки, острый подбородок мелко подрагивает — она изо всех сил сдерживает слезы.
На щеках и лбу кожа кажется грубой и больше напоминает кору дерева. Такие же отметины видны на тонкой шее, плечах и ключицах, угловатых коленках. Следы мутации, как и у ребенка, что напал в лесу, только не такие пугающие.
— Мы искали топливо и оказались здесь случайно. Решили не проходить мимо.
Голова чуть наклоняется в сторону, точно малышка прислушивается, а я думаю, что очень уж хорошо она говорит на всеобщем. Научил кто? Еще не все местные жители кукушкой тронулись?
— Все топливо давно стащили в храм богини.
Ворон внутри пронзительно каркает, подтверждая, что малышка не лжет.
— Знаешь, где он?
— Конечно, — она кивает, поворачивает голову и прислушивается снова, — прямо за водопадом. Только пройти туда нельзя. Богиня прогневалась на нас. Ее прислужник не пускает людей к схрону уже несколько недель! Убил троих. А потом старейшина сказал, что отдавать богине «неправильных» людей надо. Наши тела должны вернуться планете, чтобы богиня нас простила.
Прислужник? Та тварь, что должна была утащить ее в озеро?
— Неправильных?
— Увечных, — говорит она, а я замечаю, как напрягается Ши, — меня богиня не наградила зрением, а брата лишила речи. Он…
Девочка закусывает нижнюю губу и мелко дрожит, а я только рад, что она не видит тело мальчишки, раздавленное озерным чудовищем.
— У меня ничего от него не осталось, — шепчет она, — я родилась слепой и не видела его. И слов утешения он мне не оставил…
Я вижу, что она на грани истерики, но не могу дать успокоительное. Близится закат, а ночью особенно важно сохранять трезвость мышления. Если днем деревья были связаны жарой, то с приходом прохлады и сумерек планета превращается в большую ловушку для зазевавшихся непрошенных гостей.
— Животные, — шипит Ши, и нервно тянется к черной массе регенгеля, но вовремя отдергивает руку. — Нет. Хуже животных! Те хотя бы убивают стариков и больных быстро, а не скармливают их тварям из бездны.