Сжать пальцы и стиснуть зубы до хруста эмали.
Ворон в груди беспокойно возится и царапается острыми когтями, коситься на незнакомку тяжелым взглядом. Встряхивается и сбрасывает сонное оцепенение. Чует мое волнение, рвется, норовит расколоть ребра широкими крыльями, но я давлю его, запираю внутри. Болезненно сглатываю и не дышу через нос.
Бросаю быстрые взгляды, выхватываю только отдельные черты.
Волосы — темная золотистая медь, подняты вверх и скручены на затылке в хвост, одежда пропиталась кровью и потом, а на загорелом лице, хищном и состоящем сплошь из крутых изломов и резких прямых линий, дерутся безжалостно усталость и решимость.
Такие же золотисто-медные брови вразлет сходятся к переносице, лоб рассекает упрямая морщинка. Вроде на вид ей не больше двадцати, но в уголках глаз уже первые тонкие лучики прорезались. На пухлой нижней губе след от укуса и запеклась капелька крови. Тонкие пальцы оглаживают рукоять револьвера на поясе.
Узкие бедра обвивает сциловый патронташ, а ноги, мать его, наверное, милю длинной. А я уже мысленно представляю, такая ли загорелая у нее кожа под одеждой, как и та, что на виду. Щиколотки тонкие, я бы с легкостью мог обхватить их руками.
Ворон беснуется, раскалывает голову протяжным воплем. Никто его не слышит, а я готов вцепиться пальцами в волосы и выть, только бы заглушить вездесущий шелест перьев, но буду полным идиотом, если и правда это сделаю. Не хватало еще, чтобы этот долбоклюй, спасенный наследник, только укрепился в своей вере, что двоедушники безумцы и нуждаются в уничтожении.
Ворон протяжно каркает, тянется к девушке, но я его одергиваю в последний момент.
Извини, приятель, но мне эти проблемы не нужны.
Сигнал тревоги отрезвляет, а Бардо уже в кресле пилота, рвется вперед.
«Зорянка» — совсем крошка, юркая, маневренная, мечта любого наемника, но сейчас она бессовестно уступала нападавшим в скорости.
— Придется прыгать прямо сейчас! — чеканит Бардо, а у меня мир крошится перед глазами от перегрузки. Девка пытается вскочить с кресла, но я жестко впечатываю ее в спинку, чтобы не дергалась. Ее спутник держится на ногах крепко, но заметно бледнеет, когда Бардо резко уходит вправо, к ближайшему подпространственному разрыву.
— Куда он ведет?
Это охренеть как важно! Прыжок вслепую мог угробить кого угодно, а шутки с подпространством так же опасны, как тыкать пальцами в мясорубку.
Бардо как-то совсем гаденько ухмыляется и бросается вперед, сжимая пальцы на штурвале.
Я даже закричать не успеваю, только чувствую, как мир расслаивается, как размазываются огоньки звезд по космической черноте и все пропадает, пока из кромешного мрака не выныривают серебристые нитки подпространственных струн. Одним щелчком Бардо выпускает «якорь», чтобы зацепить ближайшую струну и рвануть в неизвестность. Подальше от преследователей.
Шиповник
Кажется, что прошло всего несколько секунд, но тьма перед глазами теряет плотность, расслаивается и бледнеет, открывая взгляду желтоватые листья деревьев над головой и клочок бледно-голубого неба.
Поднимаюсь медленно, чтобы не закружилась голова и смотрю вниз. Ковер из желтых листьев совершенно сухой, похрустывает тихо, стоит только сжать несколько листков в кулаке.
Воздух вязкий и раскаленный: я вижу, как он колеблется перед глазами, а мир вокруг застыл в янтаре. Среди стволов ни единого движения, только пылинки лениво кружатся в солнечных лучах, вспоровших редкие кроны. В плотной куртке нестерпимо жарко и я тянусь к крючкам, чтобы расстегнуть одежку, но пальцы не слушаются, точно чужие. За спиной хрустят листья, и я резко оборачиваюсь, чтобы через мгновение сдавлено охнуть от боли в пояснице.
Проклятье!
— Очухалась? — двоедушник опускается на корточки, бесцеремонно запрокидывает мне голову и осматривает лицо, ощупывает пальцами затылок. Когда натыкается на шишку, я шиплю от тупой боли, но не пытаюсь отстраниться. Руки у мужчины холодные, точно горный ручеек и я льну к его ладоням в поисках облегчения, — жарко?
— Не то слово, — выдыхаю, и мне кажется, что воздух перед глазами идет волнами, как кисель.
Герант опускает руки к крючкам куртки и вопросительно смотрит, а я даже не думаю его останавливать. Только бы помог избавиться от этой душной брони.
— Ты не боишься, — он утверждает, а не спрашивает. Я же не могу понять, что его так смутило. Даже глаза как-то странно потемнели, как море перед бурей.