Байлы покраснел от похвалы, он был еще очень молодой и сказал мне:
— Если бы не Яртыгулак, мне пришлось бы сегодня выслушать совсем другой отзыв о моей работе.
— Вам довелось повстречать Яртыгулака?
— Я его не видел, но события, которые произошли со мною в середине прошлого учебного года, были весьма странные, и я до сих пор никак не смог их себе объяснить — видно, без Яртыгулака не обошлось.
И Байлы пополнил мою копилку рассказов о Яртыгулаке.
Дело было так. Школа боролась за повышенный процент успеваемости. Байлы только что закончил институт, и ему дали второй класс. Каково же было его удивление, когда очень скоро он выяснил, что из сорока его учеников десять читают по складам.
Байлы пришел в ужас. Он должен был выставить за четверть, по крайней мере, десять колов и столько же двоек.
А это было бы таким ударом по общешкольному проценту, что директор тотчас поставил бы вопрос о пребывании такого учителя в школе.
Байлы побежал к своему приятелю в соседнюю школу.
— Ха-ха! — сказал приятель. — Ты еще спрашиваешь, что делать? Не умничай! Ставь четверки, да пятерки.
И Байлы выставил своим ученикам пятерки и четверки. Директор похвалил Байлы на педсовете и призвал других брать с него пример.
Жизнь наладилась, и Байлы во второй четверти половину хорошистов перевел в отличники. Процент возрос. Байлы дали грамоту.
Но вот наступила третья четверть. Байлы после уроков сел проставлять отметки.
Проставил и пошел в школьный буфет выпить пиалу чая. Он вскоре вернулся, открыл журнал, чтобы еще раз полюбоваться новым приростом отличников, и… протер глаза. Пятерки исчезли начисто. Вместо них — тройки, двойки и частокол единиц.
— Кто это нахулиганил! — закричал Байлы. И тотчас прикрыл рот и очень обрадовался, что в учительской никого не было. Цифры были не исправлены, а выведены его рукой.
Байлы осторожно переправил оценки. Колы на четверки переправить было нетрудно, а вот с двойками беда. Грязь получилась.
Закончив работу, Байлы долго сидел, соображая, как это он наставил колов и двоек. Даже потрогал голову — может, затмение нашло?
Наконец он закрыл журнал, поставил его на место и стал одеваться. Оделся и на всякий случай, уже не доверяя себе, опять открыл журнал. Открыл и бросил его, будто схватился голыми руками за раскаленный казан. Грозные копья колов, породистые, как кони, двойки, тройки, похожие на разжиревших баев, заполняли журнал.
Байлы схватился за резинку и протер страницу до дыр.
Началась страшная жизнь.
Байлы вызывал ученика, задавал вопрос, как всегда, похваливал, а если ученик ничего не знал, сам рассказывал за него урок и ставил оценку. Но пятерка мгновенно оборачивалась двойкой.
И однажды Байлы вбежал в класс, бросился к доске и написал букву А.
— Прочитайте, дети! — взмолился он.
— А-а-а! — прочитали дети.
— А теперь я пишу букву У. Прочитайте.
— У-у-у! — загудели дети.
— А что будет, если я напишу эти буковки вместе?
— Ау! — обрадовались второклассники.
— Так вот и пошло, — сказал мне Байлы, печально улыбаясь. — Критиковали, конечно. Были выговоры и даже два строгих, но теперь, вы сами видели, ребята стали молодцами.
— Но кто же все-таки исправлял оценки? — спросил я.
Байлы пожал плечами.
Летом в Ашхабаде жарко. Пришли дружки в парк, выпили бутылку лимонада, а бутылку — в цветник. Люди отворачиваются, будто не видели, а тут как зазвенит звонок-голосок:
— Эй, вы! Отнесите бутылку в мусорный ящик!
— Чего? — спросил один джигит, поглаживая толстую волосатую руку.
— Кому? — спросил другой, длинный, и сунул руки в карманы.
Люди на соседних лавочках, как воробьишки, головы в плечи, глядят в сторону.
Джигиты развернули газету и стали чистить апельсины, разбрасывая вокруг себя кожуру.
— Этот мусор вы тоже подберете! — прозвенел голосок.
— Чего? — заорал один джигит.
— Кому? — заголосил другой.
Люди бочком-бочком стали покидать свои скамеечки и уходить из тенистого сада.
Джигиты хохотали им вслед, а волосатый перегнулся через спинку диванчика, сорвал горсть цветов и подбросил их в воздух.
— Знай наших!
— Вы же знаете, что цветы рвать в городском саду нельзя, — прозвенел голосок.
Джигиты вскочили на ноги: где этот наглый мальчишка? Но в саду уже никого не было.
— Верим ли мы в дэвов и духов?
— Дэвы и духи — предрассудок и пережиток.
— Может, мы верим в Яртыгулака?