Чада притопали незамедлительно. Чем уж там их насыщали - не знаю, но гомон быстренько перешёл в оголтелый гвалт. Дети, по счастью, быстренько усвистнули во двор, однако ни задремать, ни отдаться сиесте я так и не смог, хотя и уговаривал себя, что, дескать, тепло, светло и мухи не кусают. С тем и вышел из комнаты.
- Вот, не сумела гостя накормить, - сказал жене Иван с лёгкой укоризной.
- Да я и не собиралась его вырубить вчистую, - оправдывалась она. - В конце концов, чревоугодие и спаньё - реликт и атавизм для ублажения плоти.
Меня самую малость насторожило сочетание вульгаризмов, просторечий и набожности.
- Ничего, я все равно хотел осмотреться, - утешил я их. - И заодно потешить свой первобытный инстинкт. Тут у вас столовой или ресторанчика не имеется - для не особо духовно продвинутых?
Оказалось, что белёсая клякса посреди домов - как раз корчма. Там и полопать, и ночку-другую перекантоваться можно.
- Только туда порядочные люди не заходят. Одни чужаки да бродяги, - чопорно пояснила Мария.
- Положим, не глядя такое не определишь, - добавил Иван извиняющимся тоном, - но в общем да. Те, кто не прижился, а уйти им лениво и некуда: не то что мы или вы сами.
Я едва не сказал супругам, что они слегка обознались - перед ними именно бродяга и аутсайдер, кличку тоже носит соответствующую, - но зачем было обижать таких, по существу, славных людей?
За оградой было по-прежнему малолюдно, но хотя бы кое-кто попадался. Супруги цветущих лет и бесспорной славяно-европейской внешности с благостным до упора видом прогуливались рука об руку. Рядом роилось и играло многочисленное потомство, изредка срывая и нюхая цветочки. Всё имело вид чинный и пристойный. Надо сказать, то были исключительно двуногие: въевшаяся с пелёнок подозрительность не позволяла мне поинтересоваться, как у них тут с собачками и кошечками, не говоря уж о мышах и ящерицах. Да, и мухах с комарами, разумеется. А уж о том, чтобы спросить дорогу к злачному месту...
Располагалось оно вроде и близко, да Райчиновка, по-видимому, обладала чудесными свойствами старого Гродно, где я гостил (гостила?) позапрошлым летом. Она умела "водить" пешехода. В Гродно такое объяснялось холмами, на которых стоял город: вот нужный костёл, монастырь или башня, совсем рядом, а спустишься с горы в низину - как и нет их. Здешняя местность вроде как была ровная, как стол, но корчма то казалась величиной с горчичное зерно, то вырастала в этакое палаццо Сфорца.
После часа такой маеты я достиг, наконец, цели, причём своими силами: когда мой плохо выдрессированный желудок взвыл окончательно и бесповоротно.
Восставшее на зов питейное заведение оказалось не таким расшлёпанным, как выглядело издали. Оно обладало легко узнаваемой формой - песочный куличик за минуту до того, как его слизнёт морской прибой. Крыша просела посередине, словно гангстерская шляпа-борсалино времён моей юности, узкие окна словно убегали с фасада врассыпную, резьба, некогда сплошняком покрывавшая дверное полотно, стёрлась, как королевская печать, которой проштемпелевали сотню смертных приговоров.
Я потянул на себя дверь и вошёл в тихую прохладу.
На первый взгляд здесь было пустынно, словно в брошенном оазисе. Второй улавливал отблески, играющие на отполированной локтями мебели - огромный стол со скамьями, окружённый столами поменьше, словно броненосец канонерками. Третий обнаруживал собственно корчмаря - мужика, чей облик почти полностью зарос бородой, а по бокам обрамлялся лохматыми локонами. Корчмарь наводил блеск на окрестные горизонтальные поверхности охряным лоскутом в чёрную поперечную полоску и бубнил себе под нос - крючковатый, с благородной горбинкой.
Я кашлянул, чтобы обратить на себя его внимание, хотя он факт заметил меня и без того.
- Хозяин, тут не найдётся чего-нибудь на зуб положить и в желудок отправить? - спросил я. - Такого, чтобы посущественней.
- А, видел-видел, как вас наш двойной скромненький синий цветочек перехватил. - Улыбка вроде как заблудилась в его растительности, но выплыла наружу через глаза, чёрные с рыжими огоньками. - Похороните меня под плинтусом, если вас в момент не отворотило от духовной пищи и не притянуло к телесной. Пришлый народ, как правило, не раньше третьего дня расчухивает. Что ж, этого есть у меня, только уговор - без выпить нет и чем закусить. И давай, знаешь, сразу на "ты", не против?
- Давай. Кликать-то как тебя?
- Можно Шлёмой, с оттенком героизма, знаешь. Только не думай, что это истинное имя, и своего никому не называй, тем более райчиновцам: мигом на крючок подцепят и овладеют, не вывернешься.
- Я учёный, - ответил я. - Исидор или Сидор, а настоящее имя сам не помню, правда. Только я не в курсе, какой валютой у тебя за закусь и выпивку расплачиваются. Готов сделать, что смогу.
- Да питьём же и расплачиваются, - ответил некто третий. - Моим.
За одним из столиков, придвинутых к стене, внезапно проявилось бледное пятно странных очертаний. Тройной силуэт: человек, ворон, сидящий на его перчатке, кот. По мере того, как я на него пялился, пятно разделялось, уточняло форму и объём. Костистый, узкоглазый и белый, как лунь, персонаж с длинными волосами. Пышный котяра сливочной масти - глаза, уши и кончик носа слегка отсвечивали розовым, что подразумевало эльфийскую примесь. А вороном была, натурально, Беатриса.
- Я ведь ничего райского не могу потреблять, - с неким смущением объяснил Белый. - Меня пришлые доброхоты кровью поят. Хоть и нужно-то не больше кофейной чашки в неделю, а вечно не хватает. От мало-мальских старожилов не годится, да они шутя запинать могут. Я ведь сугубое искажение человеческой природы, мне в раю вообще быть не полагается. Такую бездну света стригу не выдержать.
- Ага, стр-риг! - возопила Биче. - Др-ревний кр-ровопийца!
И чуть потише и с гордостью:
- Др-руг.
Кот не особо не комментировал этот выплеск чувств, но с его мнением я все равно бы не посчитался.
- Выходит, это ты к ним улетала? - спросил я.
- Вер-рно, - ответила Биче и в подтверждение щёлкнула клювом. - Не р-разлей-вода-пр-риятели.
- Ну тогда пожалуйста и с дорогой душой, - обратился я к вампиру. - На брудершафт или как? Раз пошла такая пьянка... то есть комильфо такое, имени не требую. Как назовётесь, так и ладно. Хоть князем Дракулой.
- Янош, - представился он. - По крайней мере, близко к цели. Белый Рыцарь Хуньяди, знаете.
- Янош, - повторил я. - Мне что - горло подставить? Вроде бы слишком интимно.
- Опять же натощак голова закружится, - подумал он вслух.
- И тебе... вам как классическому вампиру не повредит, что я типа покойник?
- Все здесь мертвы, хоть кое-кто воображает себя живым, - ответил Янош философски. - Парадокс Буратино: если я жив, то не мёртв, а если я мёртв и никто этого не видит через ящик, то теоретически жив.
- Ай, да охота вам обоим заморачиваться! - воскликнул Шлёма. - Подставить рюмку да чикнуть острым ножичком поперёк запястья, сам себе по жизни сколько раз делал. И Сливка тоже, - он с некоим смущением указал подбородком на кота. - А что натощак - меньше будет сахара в анализе.
Я засучил левый манжет, ощущая нехилое дежавю. Лезвие деликатно прошлось чуть ниже ладони, редкие крупные капли стукнули в хрустальное стекло, точно дождь, - и всё прошло, как не бывало. Ни шрама, ни тошноты, ни, что самое интересное, головной боли. Она, оказывается, была постоянным фоном моего бытия в богоспасаемой Райчиновке.
Альбинос с наслаждением дегустировал напиток. Лицо его чуть зарумянилось, волосы потемнели, глаза перестали отсвечивать розовой изнанкой. Кот и ворона с умилением наблюдали за всей картиной. Трактирщик подхватился и убежал за кулисы, как он сказал - срочно возмещать мою кровопотерю. Вскоре оттуда потянулись маняще-дымные запахи, а чуть погодя - и сам Шлёма с огромной мисищей плова. Из золотистой рисовой массы торчали дольки чеснока, отлично пропечённого в собственной шкурке, ломтики тушёной моркови и чьи-то рёбра, условно от молочного барашка: я не захотел уточнять.
- А ловко у тебя стряпать получилось - прямо как в сказке, - похвалил я, с присвистом наворачивая кушанье длинной ложкой.