- Имеется в виду, шеф, что я должен ухватиться за дельце руками и ногами, а не то впихнут насильно?
- Ничего подобного, - разуверил он меня. - Обитатели серединного мира и в частности обладатели христианского мировоззрения считают, что дьявол только и делает, что искушает, а в его царстве господствует типично адская скука. Это, заметь себе, несмотря на разнообразнейшие мучения, которыми, согласно профанному мнению, развлекаются здешние садисты пополам с мазохистами. Ну вот, я тебя именно искушаю - до крайности интересной работой. Не говоря уже, что это целая карманная Ойкумена, которая тянется в кильватере нашего собственного мира, как шлюпка на буксире у корабля.
- Звучит заманчиво, - мой голос прозвучал тускловато, хотя я вовсе такого не хотел.
- Собственно, там скорее архипелаг: небольшой континент в ожерелье малых островов. Иные твои соотечественники охотно и надолго туда наведываются, хотя официально этот Вертдом, или Вирт, числится по разряду ролёвок. Есть такая книга: Филипп Родаков "Держатели меча", переведена на основные земные наречия. По слухам, стоит лишь раскрыть в подобающем настрое, пробежать глазом по строчкам - и "тут" в одно мгновение превращается в "там". Обратное даётся труднее: уходить приходится без сувениров, дай демоны, чтоб не совсем голым.
- Ещё заманчивей.
- Но уходят, однако. Далеко не все - и поди разбери, исчахли они там, будучи подсечены под корень, или, напротив, несказанно процвели.
- Вы знаете.
- Знаю. Но не хочу загодя создавать предвзятое мнение. Ты ведь заинтригован?
- Более чем, - я постарался всем телом выразить оптимизм, заранее зная, что никого этим не обману.
- Самый главный прикол. Уходят твои русичи и иные народы - одним словом, "рутенцы" - в немного разные миры, отличие заключается в одной-двух заметных деталях. Возвращаются так же: в тот же год, месяц и час, что вышли, но в слегка иную среду. Вот у вас была вспышка белой болезни?
- Как в пьесе Чапека? Нет. Осталась на бумаге.
- А в мире одной такой Галины Алексеевны Срезневой была. Причём среди одних женщин. Вертдомцы заподозрили земную провокацию - вот как английские колонисты подкидывали индейцам оспенные одеяла. На самом деле каждый из землян хотел всего-навсего удрать туда всем семейством.
- А их не очень-то принимали.
- Ещё бы. Хотя лепрой местные, как выяснилось, не заражаются, но среднеарифметический рутенец, по тамошнему мнению, сам по себе та ещё зараза и проказа.
На этих словах Асмодей поднял голову и вперился в мои глаза.
- Вам нужен присяжный эпидемиолог? - учтиво поинтересовался я. - Или экологическая полиция?
Любой бы, не зная нашего Вольфа-Волка, подумал, что он либо сорвётся на ответную грубость, уже откровенную, или начнёт отрицать - типа ты ведь ценный кадр, умница и всё такое. Он спокойно объяснил:
- Твои бывшие соплеменники привозят технику. Не технологии, а образцы, чтобы местным с ними поиграться. Немного книг и предметов искусства, не очень вписывающихся в тамошнюю культурную схему. Но больше, чем это разумно, понимаешь. Как ни удивительно, разврат не пустил корни слишком глубоко, а что-то там выкорчёвывать и пресекать - и вовсе не твоя печаль. Сумеешь стать мало-мальски успешным негоциантом - попадёшь в струю. Акул бизнеса в этих водах, кстати, не замечено. Имеются только дельфины и дружественные им моряне - люди как люди, только что самую малость амфибии.
Я понял, что не отвертеться: всю жизнь мечтал стать акулой бизнеса и самую малость Ихтиандром. Шутка юмора.
- А мне самому как туда импортироваться? - спросил я с лёгкой душевной гримасой. - Снова через фальшивый очаг или вы заветную книжку раздобыли?
- Вот здесь и кроется самый изюм, - ответил наш любимый дьявол. - У вертцев имеется своё собственное, автономное отхожее мес... ад плюс рай, словом. В одной упаковке, как шампунь с кондиционером. И соседствует с нашей обителью. Называется Поля Блаженства. Или Элизий. Или Елисейские Поля.
"Может, до кучи Елисеевский гастроном помянем?" - спросил я себя.
- Тамошние покойники без особого труда навещают родных и близких в призрачном виде. А если пожелаешь оплотниться и выйти наружу целеньким - положено особым манером улестить Кербера. Сам я не в детали не вникал, однако попросил, чтобы навстречу тебе выслали провожатого, который - как это? - сечёт фишку, - объяснил Асмодей. - Ну что, идёшь?
- Прямо сейчас? - спросил я в ответ.
- Да как соберёшься. Особо не неволю. С соратником по постели можешь попрощаться, вещички собрать - хотя, скажи, какого беса они тебе там понадобятся?
Я так понял, что нечистая сила в этом Верте своя собственная, как и призраки. И что уж если я заговорил о предмете, то меня, считай, поймали - причём Вирджил сильно тому посодействововал. Последнее обстоятельство слегка смягчило горечь разлуки.
- Уже, - ответил я бестрепетным голосом. - Ведите.
Никакой патетики. Наш верховный поднялся, одновременно стягивая меня с жёсткого сиденья, подошёл к одной из дверец, которые на моей памяти никогда не открывались, и повертел ручку - в хитроумной манере, которая заставляла припомнить несгораемый сейф. Что для преисподней с её климатом вполне актуально.
Дверь растворилась вширь и ввысь, как диафрагма, и меня опахнуло душистой сиреневой прохладой.
2
... Нет, во мне очень твёрдо засело, что Елисейские Поля - это улица, в чём-то даже жилая магистраль. Ещё с тех пор, как покойный муж брал меня на конференцию по сравнительному языкознанию в качестве переводчицы с французского на новорусский. Было это в блаженное советское время, и наше государство стремилось козырнуть передовым учением Реформатского перед теми, чьи симпатии были навек отданы структуральной лингвистике, порождающим моделям Наума Хомского и "Кошкам" Бодлера, коих Роман Якобсон и Клод Леви-Стросс проанализировали от усов до кончика хвоста.
Мы в каком-то смысле шли по стопам мэтров, подвергая дотошному штудированию сам Париж - естественно, в свободное от науки время. Вот он и стоял теперь перед моими глазами этаким туманным фоном-подложкой - исключительно для сравнения.
А самый передний план почти сплошь закрывали высоченные деревья: мелодично шелестящие сердцевидной листвой, одетые пышными гроздьями с ног до головы, источающие дурманный майский аромат. Что-то в цветках было от сирени, но ещё больше - от глицинии и гиацинта: если той и другому суждено обвить куст или вообще превратиться в него.
Я раздвинул сию роскошную завесу и обнаружил, что здесь не один - везде прогуливались или сидели на травке люди. Если не считать костюмов, антураж слегка походил на японское любование сакурой - да нет, попадал точка в точку, если сделать разрез через все века существования Ямато плюс примешать к исконным жителям гайдзинов и прочих иноземных варваров. Замечу, однако, что в смысле расовой принадлежности все лица были приятно смуглыми, зато одежда-обувь баловала приятным разнообразием. Краем глаза я уловил роскошный женский костюм эпохи Ренессанса с грудями навыпуск, маской-баутой и туфельками-цокколи, наряд немецкого ландскнехта с прорезными рукавами и штанинами, монгольский дэл с призывно топорщащейся пазухой. И, естественно, пару-тройку кимоно с длиннющим шлейфом.
Тут меня аккуратно подхватили под локоть и развернули лицом к лицу - и вовремя: я только начал прикидывать, как в этой пёстрой гуще отыскать своего гида.
- Исидро? - спросил он. - Вернее, Исидор?
Я немного удивился обмолвке, но утвердительно кивнул, одновременно меряя его взглядом с головы до пят и обратно.
Под два метра ростом, нехилый размах плеч, обтянутых дублёной курткой из бычины. Штаны опойковые, низкие сапожки вроде как из юфти - в молодости я интересовалась выделкой и сортами. Всё жутко брутальное и натуральное, включая цвет. Своя кожа на фоне остальных мертвенно белая и гладкая, волосы седые, взор прямо-таки стальной - вот уж не думал, что бывает такой цвет радужки и блеск зрачка.