«Человеком-школой», «верстовым столбом в развитии русского пейзажа» называл его И. Н. Крамской. Именно такой человек-школа и был необходим русскому пейзажу в период его становления, когда живопись русских художников помогла «русскому искусству возвратиться на родную почву, выработать свой язык, свои приемы, свое миросозерцание». Он был глубоко русским человеком и видел природу глазами своего народа.
Отрицание Шишкина — это отрицание русского народа, его культуры, религии в первую очередь. Неприятие ее вызвало, да и по сию пору вызывает нападки на его творчество и работы продолжателей его школы. Известно, с каким скепсисом относился к работам русских художников-передвижников поклонник творчества П. Пикассо И. Эренбург. Не отставал от него и критик А. Чегодаев, опубликовавший программную статью в одном из номеров «Московского художника», в которой с яростью ополчился на молодых (дело происходило в начале семидесятых годов) художников-реалистов, устроивших выставку русского пейзажа — «Родная земля». Надо сказать, статья послужила сигналом для начала травли представителей реалистической школы в живописи. Нельзя не сказать несколько слов и о таких художественных критиках, как А. Морозов или А. Каменский. Эти новоявленные идеологи авангардизма в завуалированной форме, но вполне определенно вдалбливали в сознание массового читателя мысль о «неполноценности» работ Шишкина. Нет, они прямо не отрицали его творчество, но утверждали, что оно нечто отжившее, продукт своего времени — и только, экспонат исторический, если хотите.
Именно такие люди, как И. Эренбург, А. Чегодаев, А. Морозов, А. Каменский и приложили максимум усилий, чтобы разрушить реалистические традиции в русском искусстве, подменив их реализмом с размытыми берегами, смыкающимся с авангардизмом.
Эта книга не ставит своей целью вступать в полемику с апологетами авангардизма наших дней. И все же отметим главное: мысли, высказанные ими, были подхвачены и раздуты (да простит читатель это слово) прессой и стали позицией официоза.
Травля Шишкина, начавшаяся при его жизни, продолжалась и после его смерти. И, позволим себе заметить, травля эта носила не случайный, эпизодический характер, а являла собой акцию планомерную, до деталей продуманную.
Неприятие русской национальной культуры, культуры религиозной, надо отметить, свойственно тем, кто жаждет большего — ее разрушения, для кого важно лишить нацию ее идеологии, превратить ее в обезличенную массу. То духовное начало, которое объединяет русских людей, позволяет им себя ощущать и называть русскими, имеет весьма притягательную силу для остального мира, и, может быть, православная церковь, способная объединить широкие круги соотечественников в их борьбе с силами зла, именно поэтому и вызывает такую ненависть у врагов ее. Потому и подвергаются нападкам глубоко национальные по духу русские художники. Шишкин же — в первую очередь.
Зимой 1897 года в Петербурге стояли лютые холода. Стоило выйти из подъезда дома, как усы, борода, брови покрывались инеем.
Закутавшись в шубу, Иван Иванович направлялся в Академию. Не терпелось поскорее устроить волшебный фонарь и тем самым, как он шутил, поставить себе памятник.
Приглянулись ему работы алтайца Гуркина, и он предложил ему заниматься у себя дома; немного побаивался, что Академия испортит его на первых порах.
Как никогда добродушен он был в эту последнюю зиму. Словно хотел оставить у всех по себе хорошую память. Дома работал над «Корабельной рощей». Чувствовал, как никогда, прилив нравственных сил и бодрости. Физические силы, правда, все чаще изменяли ему.
Он писал главную картину, к которой шел всю жизнь. Все, что делалось ранее, было как бы подготовительной работой. Он, в сущности, всю жизнь писал одну картину, шлифуя и совершенствуя мастерство. Он искал возможности полно выразить ощущение радости, испытанное в детстве, когда душа соприкоснулась с божественной красотой, разлитой в природе.
«Корабельная роща» имела успех необыкновенный. Ее купил государь.
Иван Иванович задумал писать новую картину и даже название ей дал — «Краснолесье».
— Будет она изображать целое море соснового леса, — говорил он. — Лесное царство.
Удачно скомпоновал два рисунка для нее.
Был весел.
7 марта принесли холст, но Иван Иванович не работал в тот день, ушел на открытие Русского музея.
Утром 8 марта 1898 года пришел в мастерскую, приступил к работе. Придвинул стул, сел. Начал рисовать картину углем, держа рисунок в левой руке.
Гуркин работал рядом.
Закончив писать нижнюю часть, Иван Иванович передвинулся со стулом, неожиданно зевнул, выронил из рук рисунок и начал падать со стула. Гуркин кинулся к нему, но подхватил его уже мертвого…
Отпевали «раба Божьего Иоанна» в церкви Академии художеств.
Приехали друзья из Москвы. Пришли петербуржцы. Народу было много. Привел «тенишевцев» И. Е. Репин.
Горели свечи. Пел хор.
На Смоленском кладбище, когда над могилой был возведен холм, все молча ждали надгробных речей. Но ораторов не было. Попросили Репина сказать слово. Виктория Антоновна и старшая дочь Ивана Ивановича также просили об этом.
Илья Ефимович начал речь с воспоминаний о Шишкине, говорил о нем как о человеке и товарище.
— Шишкин является непревзойденным мастером русской пейзажной живописи, художником русского леса, — сказал он. — Его знания леса были феноменальны. Так никто не понимал строения деревьев, он знал каждый сучок, каждую ветку. Во всем чувствовалась сама природа. Шишкин — художник от бога данный, ему нет равных в рисунке, он легко мог по памяти нарисовать целую корабельную рощу. Такие познания могут быть только у человека, изучившего пластическую анатомию дерева. Но его виртуозная техника наносила ущерб тону и художественному восприятию.
Илья Ефимович закончил речь, и все почувствовали, что начал он хорошо, но кончил не совсем удачно. Всем хотелось, чтобы он сказал еще несколько слов. Но Репин молчал. Тогда слово взял ученик Академии художеств М. Иванов. Он волновался, говорил искренне. Голос его отчетливо слышен был в наступившей тишине.
— Иван Иванович, на твоей могиле скажу о тебе: ты был чистым и крупным художником, истинно русским человеком. — Он помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил: — Со смертью ближнего умираем и мы, ибо этот человек звал нас, мы были частью его жизни, и он унес нас с собой, но он же будет продолжать жить, пока живы мы, ибо он в памяти нашей. Его картины будут вызывать чувство восхищения и удивления и во многих разбудят хорошее чувство патриотизма, и не к одному человеку придет ясное осознание целесообразности русской общественной жизни в общей жизни человечества. Благодарная Россия никогда не забудет тебя.
…На могиле поставили крест и зажгли свечи.
Этой скромной работой зажгу и я свою свечу в память о великом русском художнике.
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
ИВАНА ИВАНОВИЧА ШИШКИНА
1832, 13/25 января — В г. Елабуге Вятской губернии в семье купца И. В. Шишкина родился сын Иван.
1844 — Поступает в 1-ю мужскую гимназию Казани.
1852 — Едет в Москву с Д. И. Стахеевым. Поступает в Московское училище живописи и ваяния.
1856, январь — Приезжает в Петербург и поступает в Академию художеств.
1857 — Первая академическая награда — малая серебряная медаль. Летом работает на этюдах в деревне Дубки.
1858 — Валаам. Знакомство с игуменом Дамаскином. В конце года получает большую серебряную медаль за рисунки пером и живописные этюды, написанные на Валааме.
1862, 27 апреля — Выезжает за границу.
1865, июнь — Возвращение в Россию. Получает звание академика.
1868 — Женится на Евгении Александровне Васильевой.
1869 — Картина «Полдень. В окрестностях Москвы». Ее приобретает П. М. Третьяков. Рождение дочери Лидии.
1870 — Поездка в Нижний Новгород. Ставит подпись под уставом Товарищества передвижных художественных выставок.