— Ага, — безрадостно протянуло Эхо. — Получается, мы не несчастные жертвы. Мы архитекторы собственного ада. Как-то… менее романтично.
Я посмотрел на свою руку, что только что прикоснулась к шраму. Я добровольно изолировал себя от мира. И теперь мое искупление, моя единственная возможность выбраться — сделать прямо противоположное. Не изолироваться. Не выбирать между Эхо и Стражем. А принять их. Интегрировать. Установить связь с самим собой, чтобы разорвать порочный круг одиночества.
Это была не новая цель. Это был новый «смысл» старой цели.
Дойти до Истоков было нужно не для того, чтобы узнать, «кто меня убил». А чтобы понять, «кем я стал» в результате своих собственных выборов. И чтобы решить, кем я хочу быть дальше.
Я выпрямился и отступил от стены. Путь к Истокам внезапно обрел новую, пугающую перспективу. Это был не путь к ответам. Это был путь к себе. К тому самому себе, которого я так старательно от себя отгораживал.
— Пошли, — сказал я своим голосам. И в этот раз они не спорили. Они, как и я, были слишком потрясены открывшейся бездной, чтобы спорить.
Мы шли дальше, и стены Архива больше не казались чужими. Они были слепком моей собственной души. И каждую новую трещину, каждое новое воспоминание я встречал не со страхом, а с горьким пониманием.
Я узнавал себя. И это было страшнее любой встречи с Тенью или Плетущим.
Глава 14. Цена гения
Осознание своего добровольного одиночества висело на мне тяжелым саваном. Каждый шаг по Архиву отныне был не поиском выхода, а паломничеством к памятникам моему собственному страху. Я смотрел на стены, искалеченные трещинами, и видел не вражеские козни, а шрамы от своих собственных, тихих предательств.
Триединый взгляд, этот хрупкий симбиоз со Стражем и Эхо, теперь работал иначе. Он выхватывал из пульсирующей ткани памяти не случайные обрывки, а именно те, что были связаны с этой темой — отчуждения, изоляции, страха перед связью.
И Архив, будто поняв мую готовность, явил мне следующую картину. Не через трещину. Через внезапно возникший, идеально гладкий участок стены, похожий на экран.
*Тот же кабинет. Я чуть старше. Усталый, с горящими глазами. Передо мной — усовершенствованный прототип интерфейса. Он работал. Нестабильно, с риском, но работал. И я знал, что следующая стадия — испытания на человеке.*
*В дверь постучали. Вошел Марк. Не тот, каким я его позже запомнил — преданный друг или холодный предатель. А каким он был — осторожный, умный, преданный своему делу инженер. Он смотрел на мой прототип с восхищением и… страхом.*
*«Ты уверен?» — спросил он. Его голос был мягким, без упрека. «Данные все еще скачут. Мы не до конца понимаем природу этих всплесков. Это как…» — он запнулся, подбирая слова, — «…как пытаться расшифровать речь, слушая помехи. Можно услышать все, что угодно».*
*Я повернулся к нему. И я помнил этот момент. Помнил свою уверенность, граничащую с высокомерием. «Помехи — это и есть речь, Марк. Речь чего-то нового. Того, что не укладывается в наши старые рамки. Мы не поймем это, наблюдая со стороны. Нужно войти в контакт. Нужно рискнуть».*
*Он помолчал, глядя на меня с тем самым участием, которого я так боялся. «А если это не новая речь? Если это просто шум? Если ты сломаешь себе мозг?»*
*И я сказал то, за что теперь ненавидел себя больше всего. Я не стал спорить с ним как с коллегой. Я отгородился. Я использовал его же заботу против него. Я улыбнулся усталой, «гениальной» улыбкой и сказал: «Кто, если не я?»*
Экран погас. Я стоял, чувствуя тошноту.
Я не просто оттолкнул его. Я воспользовался его дружбой, его искренней тревогой за меня, чтобы обесценить его профессиональное мнение. Я поставил его перед выбором: либо он верит в мое «гениальное» чутье, либо он — трус, мешающий прогрессу.
— Ох, — прошептало Эхо. — Это жестоко. Изящно и жестоко. Мы были не просто монахом, мы были… культистом. От науки.
— Он был прав, — голос Стража звучал безжизненно, лишенный всяких эмоций. Полная капитуляция. — Его анализ был корректен. Риски не были оправданы. Мы проигнорировали данные. Ради… чего? Ради того, чтобы доказать свою правоту?
Вопрос повис в воздухе. И Архив, словто дожидаясь его, показал следующее. Не образ. Последствие.
*Я в том же кабинете. Ночь. Интерфейс на мне. Первое подключение. Восторг. Я слышу! Я вижу! Я чувствую само течение данных Архива… нет, не Архива тогда еще. Прото-Архива. Сырую, дикую, неструктурированную память системы. И тот самый «шум», о котором говорил Марк. Он был… живым. Мыслящим. Голодным.*
*И я… я не испугался. Я приветствовал его. Я открыл себя настежь. Потому что это было Новое. Потому что это доказывало мою правоту.*