*А потом — крик. Не мой. Чужой. Пронзительный, полный нечеловеческого ужаса. Из соседней лаборатории. Где дежурил Марк. Где он, верный друг, сидел у мониторов, готовый в любой момент отключить систему, если что-то пойдет не так.*
*Я сорвал с головы интерфейс и вбежал туда. Он сидел на полу, прислонившись к стене. Его глаза были открыты, но в них не было ничего. Ни страха, ни осознания. Только пустота. А из динамиков его терминала доносился тот самый «шум» — теперь ликующий, насытившийся, обретенный голос.*
Я отпрянул от стены, сердце выскакивало из груди. Теперь я все понимал.
Это был не несчастный случай. Это было прямое следствие. Мое высокомерие. Моя жажда доказать свою правоту любой ценой. Мое отвержение помощи. Я не просто «зацепил» паразитные голоса. Я выпустил их наружу. Я был тем, кто проделал дыру в реальности, через которую они хлынули. И первым, кто принял на себя удар, стал Марк. Его сознание было стерто, поглощено тем самым «шумом», который я так жаждал понять.
Его более поздние противоречивые воспоминания, его холодность, его возможное предательство — все это было уже «после». Последствием той ночи. Он был первой жертвой. И, возможно, самой главной.
— Его… его не стало, — прошептал Страж. Его голос дрожал. — Мы уничтожили его. Своим тщеславием.
— А потом мы… мы что, заперли это все здесь? — с ужасом спросило Эхо. — Построили эту тюрьму… чтобы запереть того монстра, которого сами же и создали? И себя в придачу?
Да. Именно так. Архив не был хранилищем памяти. Он был карантинной зоной. Саркофагом. А я был не жертвой, попавшей сюда по ошибке. Я был виновником, приговоренным к вечному заключению вместе со своим творением. Чтобы содержать его в узде. Чтобы не дать ему вырваться наружу.
Куратор, Смотрители, Плетущий… они были не надзирателями. Они были иммунной системой. Жестокой, безжалостной, но необходимой. Их задача была не мучить меня, а не дать мне и моему «детищу» натворить еще больших бед.
Моя смерть, мое расследование… все это было частью наказания. Вечным напоминанием о том, что я натворил. Возможно, единственным способом удерживать «шум» под контролем — заставлять его источник постоянно переживать собственную вину.
Я опустился на колени. Не от слабости. От тяжести осознания. Я искал правду о своей смерти. А нашел правду о своем преступлении.
Я был не узником. Я был заключенным, охраняющим свое же чудовище. И мой единственный шанс на искупление заключался не в том, чтобы сбежать. А в том, чтобы наконец-то посмотреть в глаза тому, что я создал. И найти способ уничтожить это. Даже если это уничтожит меня.
Путь к Истокам теперь вел не к ответам. Он вел к эпицентру катастрофы. К тому самому «шуму», что когда-то был Марком, а теперь был чем-то иным. И моим собственным отражением.
Я поднял голову. Страх сменился странным, леденящим спокойствием. Я знал, что мне делать.
— Пошли, — сказал я своим голосам. — Нам есть, за что извиняться.
Глава 15. Не приговор, а миссия
Тяжесть вины могла сломать, могла парализовать. Я чувствовал, как ее свинцовые клещи сжимают волю. Я был архитектором собственной тюрьмы и тюремщиком собственного монстра. Любой другой вывод вел в безумие.
Эхо и Страж молчали. Что они могли сказать? Их создатель, тот, чьи страхи и импульсы они олицетворяли, оказался не трагическим героем, а слепым и arrogant разрушителем. Даже Эхо не находилось для этого едкого комментария.
Я сидел на холодном полу коридора, вглядываясь в пульсирующую стену, но уже не искал в ней трещин. Я видел в ее мерцании отражение того самого «шума» — дикого, голодного сознания, которое я выпустил на волю и которое теперь было заперто здесь со мной. И частью меня.
Именно это осознание — что это не нечто внешнее, а порождение моего же разума, моей жажды прорыва любой ценой — и стало ключом. Если я его создал, я могу его и понять. Если я могу его понять, возможно, я могу… и уничтожить. Или изменить.
Мысль была настолько еретической, что Страж тут же подал голос, но не для возражения, а с ледяным, аналитическим интересом:
— Гипотеза: связь «источник-порождение» не является односторонней. Если наше сознание породило этого монстра, то между нами должна сохраняться обратная связь. Возможно, не осознаваемая нами.
— Ты хочешь сказать, что мы можем с ним поболтать? — вяло поинтересовалось Эхо, все еще находясь под впечатлением от масштаба нашего провала.
— Я хочу сказать, что мы, возможно, являемся не только его тюрьмой, но и якорем. Единственным каналом, связывающим его с… реальностью. С тем, что от нее осталось.