Я зажмурился, пытаясь отдышаться. Они снова рвали меня на части. Страж с его холодной логикой. Эхо с его ядовитой «правдой». А между ними — пропасть.
И тогда я его услышал. Сначала принял за одного из паразитов. Тихий, прерывивый шепоток, едва отличимый от гула самого Архива.
`…не его вина…`
`…лучше забыть…`
`…я знаю путь…`
— Замолчите! — крикнул я мысленно, обращаясь к своим внутренним советникам.
Шепоток на мгновение стих. Но я почувствовал его — липкое, чуждое присутствие где-то на периферии, как клочок кошмара, зацепившийся за реальность.
— Что это было? — спросил я, обращаясь к обоим.
Страж настороженно замер. Эхо первым нарушил молчание.
— Поздравляю. Ты подцепил вирус. Питается твоими сомнениями.
— Он опасен? — уточнил я, уже чувствуя ледяную тяжесть в животе.
— Нет, — солгал Эхо с такой легкостью, что я почувствовал ложь кожей.
— Да, — грубо оборвал его Страж. — Они размывают тебя. Делают чужым. Стирают границы. Мы должны их игнорировать.
Но я уже понял: игнорировать это было равноценно попытке не дышать в воде. Эти голоса были частью Архива. Частью правил этой игры. И возможно, единственным ключом к тому, чтобы отличить здесь правду от лжи.
Я оттолкнулся от стены. Образ моего падения больше не казался таким реальным. Он был… плоским. Как дешевая декорация.
— Ладно, — сказал я им обоим. — Допустим, это был обман. Тогда где настоящая улика? — Ищешь снаружи, — буркнул Страж. — Ищи внутри. Фильтруй сигнал. Отсекай шум.
— Скучно! — завопил Эхо. — Давай лучше устроим салют! Призовем этих шептунов, пусть покажут настоящее шоу!
Я не стал никого слушать. Я просто пошел вперед, сквозь тусклый свет, прислушиваясь уже не к ним, а к тому тихому, чужому шепоту, что цеплялся за мое сознание.
`…я знаю путь…`
Возможно, это и была самая опасная ловушка. Но это было *что-то*. А в мире, где всё было обманом, даже ядовитая правда была ценнее сладкой лжи.
Глава 3. Голос кинжала
Шепот вел меня. Он был слабым компасом в аномалии Архива, его игла постоянно сбивалась, попадая в зоны то густого, вязкого страха, то внезапной, звенящей пустоты.
...здесь... обойди... не смотри на свет...
— Это безрассудство, — бубнил Страж. Его голос стал похож на скрип несмазанной двери. — Мы следуем за помехой, за шумом. Это все равно что доверить штурвал корабля прибою. — А что, весело! — парировало Эхо. — Может, он выведет нас к бару с бесплатной выпивкой. Или к краю этой дурацкой реальности, откуда можно нырнуть во что-нибудь поинтереснее.
Я не спорил. Я просто шел, отфильтровывая их спор как фоновый шум. Шепот был чем-то. А в мире, построенном на обмане, любое «что-то» стоило риска.
Коридор сузился, превратившись в щель между двумя пульсирующими стенами, испещренными мерцающими шрамами — следами чужих воспоминаний. Воздух звенел от напряжения.
И тогда я его увидел. Не Куратора. Нечто иное.
В конце щели, застывшая в луже собственного теневого вещества, стояла фигура. Ее контуры дрожали, расплывались и снова собирались. Это была не голограмма. Это была дыра в реальности, принявшая человеческую форму. «Осколок». То, что осталось от кого-то, кто не прошел испытания Архива.
...не подходи... — просипел один из моих внутренних паразитов, и в его голосе впервые прозвучал настоящий, животный ужас.
...он пуст... он съест...
— Стой, — скомандовал Страж, и в его голосе не было привычного ворчания, была плоская, металлическая команда. — Уровень энтропии зашкаливает. Это не личность, это буфер переполнения. Контакт опасен.
— Выглядит вкусно, — с неподдельным любопытством протянуло Эхо. — Как клубничное желе из кошмаров. Ткни палкой.
Я замер. Осколок не двигался. Он просто был. И в его безликой глубине было больше тоски, чем во всех шепотах Архива вместе взятых.
И тут из тени за моей спиной вышел Куратор.
Он появился бесшумно, как всегда. Его высокую, строгую фигуру не колыхнул ни один звук. Он не смотрел на меня. Его внимание было приковано к Осколку.
— Ошибка системы, — произнес Куратор. Его голос был лишен тембра, как голос синтезатора, читающего похоронную речь. — Не подлежит восстановлению. Требуется очистка.
Он поднял руку. Пальцы его были длинными, острыми, словно скальпели из сгущенного света.
— Что ты собираешься делать? — вырвалось у меня. Я не планировал этого говорить.
Куратор медленно повернул голову. Лица у него не было, только гладкая, матовая поверхность, отражающая искаженное подобие моего собственного ужаса.
— Исправлять недочет, — ответил он. — Архив стремится к чистоте. К порядку. Это — грязь. Его пальцы сомкнулись в воздухе. Осколок взвыл. Беззвучно, но от этого звука внутри черепа задрожали кости. Его форма начала схлопываться, втягиваться в саму себя, как бумага в огне.