— Инкогнито, значит. А зачем твой друг нас запер?
Раздался тяжёлый вздох.
— Я… боюсь, понимаешь, боюсь с девочками общаться. И не умею. Со школы… или с детсада. Вот не идёт общение с девчонками, хоть тресни! Если подойду или подсяду, не знаю, о чём говорить… она покосится так… минуты через две или она уйдёт, или я сбегу. Совсем плохо, плохо очень, а я уже большой, в вуз поступил, вот. А в списке — одно девчонки. А я из боюсь. Так вот.
— А меня — не боишься?
— Я боюсь… ну, не самих девчонок, а опозориться перед ними страшусь. А ты, я ведь на тележке работал, смотрю, скромная, тихая, к окну никогда не подойдёшь и всё время в шкаф шмыг, шмыг. Хотел… ну, познакомиться, подружиться. Как только? Друг, он тоже с тележкой, говорит — запрись с ней в темноте и… ну, познакомиться. Хочешь, я вас запру в её шкафу? Подкараулить момент надо только. Я говорю — да. И всё, отступать поздно. А ещё я боялся, что ты завизжишь, как резаная.
— Плохо ты меня знаешь, дружок. — Она медленно подняла руку, вытянула и опустила ему на плечо… нет, это макушка. Да он ниже её ростом!
— Я же… я ничего… а друг в коридоре ждёт. Лаборантка твоя на обед ушла, я знаю, несколько дней уж вылеживаю.
— Хорошенькое дело. Ну, ты доволен?
Сопение.
— Да я… ну, понимаешь… я раньше никогда с девочкой не стоял столько времени, не касался. Ты извини за лапанье, боялся я крика. И ещё боялся задеть за что-то… ну, женское, или в глаз там пальцем попасть.
Младший зелёный братишка. Непутёвый. Ну кто так клеится к девчонке! Не все же такие, как она, робкая, есть и бойкие, кого хочешь захомутают.
Постойте-постойте. Это она-то робкая, Ева? Что-то не чувствую в себе. Вне шкафа не знаю как, а сейчас она ну ни капельки не робеет, не стесняется. Испуг был, да, но как только он прошёл, Ева стала просто-таки расти над собой. Сказалась полуодетая тренировка в шкафу, да в нём и ставшие родными стены помогают. А потом ещё эта неуверенность незадачливого злоумышленника. Хлюпик какой-то, а едё туда же, по бабам!
Почему она, в самом деле, робкая такая… ну, вне шкафа? Разве так трудно повести себя уверенно, настойчиво, смело? Перед зеркалом — конечно, нет (она и пробовала), но на людях… Они же все более её сильные, уверенные, смелые, ну, и осадят, отбросят, высмеют. Этого и боишься. Опасаешься. И потому ни-ни смелости, значит, робкой считаешься.
А сейчас она не перед зеркалом, а наедине с очень робким, неуверенным в себе человеком. Бояться нечего. Кстати, проверим.
— Назваться не хочешь? Зовут тебя как?
— Ни-ни… не надо.
— А меня знаешь, как зовут?
— Откуда же? Да я бы, зная имя, и не решился бы. А так — просто девочка, и с ней можно.
Ну и логика! Мальчиковая какая-то, далеко ей даже до женской. Бояться и впрямь некого, он меня сам боится. И растёт желание подоминировать в темноте, инкогнито, пока случай длится. Кто знает, когда другой представится?
— Незнайка ты, понял? Нам тут стоять ещё, балакать, на одном "ты" далеко не уедешь, надо называться как-то. А почему, кстати, ты ко мне на ты?
— Ка-ак? На "вы" надо?
Дрогнул, не понял шутки.
— Ну, мог бы назвать поромантичнее, незнакомкой там или кареглазкой. На ты насильники к жертвам обращаются.
— Извини, я не хотел. Ну, незнакомка, так незнакомка. Значит, на вы не надо?
— Не настаиваю. — И добавила: — У меня ведь не два тела.
Со значением так сказала. Незачем спешить уверять, что пошутила, если он не понял, пусть и продолжает.
Засопел, выдышивает что-то.
— Говори уж, чего скрываешь?
— Ты разве знаешь? Ну… извини, конечно, но я знал, что темно будет, ну, и хотел… хотел… ну, пощупать маленько. Но ты не думай. Я и себя дам общупать, вот, плавки даже надел. Мне мама не разрешает, только купаться когда, а я вот стащил и надел под брюки. Многие ведь девочки хотят узнать… ну, что у парней там, по-разному ведь устроены. Я сам слышал… ну, случайно.
Выговорился, и дыхание стало поспокойнее. Вон оно что! Воля рукам, но струсил.
— В детском саду ты это слышал! И то от тех, у кого братьев нет или папа стыдливый. В моём возрасте девушка давно уже всё знает, видела, а то и пробовала. "Различия!" Нет уж, пускай тебя детсадовские малышки щупают, только это ведь растление будет. Малолетних!
Ф-фу, вроде, не выдала себя. Может, и покраснела, да не видно. А на лёгкую дрожь в голосе такие лопухи и внимания не обратят. Тем более, что голос делала потвёрже.
— Да я ведь так только… я и не хотел особо… Значит, не хочешь?
— Очень надо!
— А некоторые хотят…
Она сочла ниже своего достоинства отвечать. И сказано так и осталось три слова. Всего три. А он мог бы столько рассказать!
Ведь ни мальчишкам, ни девчонкам этого не расскажешь. Первые засмеют, что так легко попался, не смог сразу отбиться. Вторые захихикают, когда узнают, что с ним хотели сделать, скажут: "Покажи, ради чего старались". А то ещё и учтут ошибки предшественниц и допекут в следующий раз по полной.
Рассказ теснился в голове, а выходить некуда.
И эта вот тоже слушать не хочет. Ну, как ни крути, а заперли её принудительно. Чего ей ему навстречу идти?
Стоит доверить повествование бумаге. Дело было так.
Гелий (назовём его так) жил в посёлке городского типа, стоящем на речке с шикарным пляжем. Пляж этот славился на всю округу, даже из настоящего города сюда приезжали, особенно когда проводились праздники Нептуна. Очень торжественно там всё устраивалось, а загодя объявлялся набор добровольцев, кого будут швырять в воду первыми, разогревая толпу. Щуплый Гелик на этом издавна подрабатывал.
Готовясь к своей роли, Гелик любил наблюдать не за самим Нептуном, чей зычный голос прямо-таки доставал, а за его юной свитой. Набиралась она из подростков в том самом возрасте, когда мальчики начинают придирчиво, перемеривая, выбирать себе плавки, а девочкины лифчики начинают себя оправдывать. На головах цветочные венки, а на лицах — подводные маски с трубками, в которые было что-то вставлено. Вдыхаешь носом, выдыхаешь ртом в загубник, фанфары-не фанфары, сирена-не сирена, но если дунуть разом, то впечатляет. На ногах — ласты, но подрезанные какие-то, не настоящие. Это чтобы можно было обойтись навыками маршировать, выработанными на уроках физры, а не разучивать специально моржово-перевалочный шаг. Чик-чик такими ластиками, не чешки на ногах, и ладно.