Таким образом, утверждение, что в нравственном отношении род людской не становится лучше от века к веку, от поколения к поколению, верно лишь с оговоркой: «на проявленном уровне». Чтобы нравственно-психологический прогресс стал мало-мальски заметным вокруг нас, необходимо измениться к лучшему как минимум большинству из нас, причем в очень сжатые сроки, практически одновременно. Ну примерно так, как совсем недавно сумели мы измениться к худшему: основательно и в считанные годы. Однако в последнем случае чуда нет, прыгнуть в яму могут и все сразу. Здесь людских усилий не требуется, гравитация поможет. А вот вылезти из ямы способны далеко не все. Тем более – одновременно. Да и не каждый захочет преодолевать гравитацию, легче скатиться ниже.
Правильные же одиночки, удержавшиеся от падения, погоды не делают. Более того, их попытка что-то улучшить лишь раздражает «несознательных». К примеру, моя соседка пыталась как-то по-домашнему, как бабушка – внуков, урезонить подростков, издевающихся над деревом, растущим у подъезда. И каков результат? «Внучки», естественно, отослали ее к хорошо известной трехбуквенной «аббревиатуре». И все, но могло быть хуже. Теперь эта женщина не реагирует на выходки малолетних хулиганов (представляю, чего стоит это воздержание ее неравнодушной натуре), но каждый раз сетует в адрес взрослых: «Если бы все их одергивали, то глядишь…». Вот в этом-то самом все и собака зарыта! Ведь если следовать логике этой доброй наивной женщины, то все мы, такие в принципе разные, в определенных обстоятельствах должны становиться одинаковыми, причем в строгом соответствии с ее моральным императивом. Но ведь это, так же в принципе, и невозможно: в индивидуальных пределах свободы воли мы и реагируем индивидуально, то есть по-разному, на одни и те же события. Иначе эксперимент Творца, проводимый Им с каждым из нас индивидуально, просто теряет смысл. Эта несложная мысль, приди она в голову моей соседке, вероятно, успокоила бы ее. Равно как и поправка на то, что мы пребываем сегодня в зоне устойчивого равнодушия.
Поднять всех вдруг из пропасти хотя бы на прежний, исходный уровень способно только чудодействие. Иными словами – вмешательство Бога-Творца. Но изменение нравственной природы человека, как уже говорилось, в Его планы не входит даже при радикальном изменении Им условий эксперимента (в противном случае Господь Бог давно бы «улучшил» нас). Впрочем, так же, как и установление на Земле мира и благоденствия: это при желании и наличии свободы воли должны построить люди сами.
«Герой романа спрашивает Бога: почему в мире так много зла?
– А что? Вам, людям, это не нравится? – спросил Бог.
– Конечно, нет.
– Тогда измените все это, – был ответ» [6], с. 49-50.
Интересно, каким же образом Создатель, пожелай Он того, мог бы «подправить» нравственные устои человека? Не иначе, как только уничтожив или ослабив в нем дух зла «от юности его», то есть подавив активность источника этого зла – самости, гнездящейся в глубинах нижнего плана человеческой триады. Однако изменить «качество» нижнего плана, очеловечить его сугубо животные функции Творец не может, ибо это нарушит всю структуру триады, изменит характер взаимоотношения ее планов. Ослабление инстинктов, корневой системы человеческой самости, неминуемо приведет к ответному ослаблению или полной ликвидации механизмов управления ими. Возникнет проблема сокращения пределов свободы воли до значений, необходимых «модернизированному» человеку. Ограничение же самостоятельности, ущемление свободы выбора, перемещение части человеческих полномочий к Творцу – все это негативно отразится на творческой способности человека, главном признаке его богоподобия. В итоге сам эксперимент Бога с человеком станет бессмысленным и нецелесообразным. Последний, по словам Александра Меня, в данном случае уже бы «не был образом и подобием Творца, он был бы игрушкой Творца» [17], с. 10.
Конечно, это всего лишь моя аргументированная фантазия, фрагмент представляемых мною последствий «улучшения» человека свыше, случись такое. Но, к счастью, у Творца «нет изменения и не тени перемены» (Иак. 1,17). Поэтому следует признать актуальным и справедливым во все времена укоризненное восклицание Цицерона: «О времена, о нравы!». «Само стремление к злу – это иррациональный порыв, рожденный в свободе», – утверждает А. Мень [17], с. 9. Далее, ссылаясь на мысли Николая Бердяева, он пишет, что «свобода лежит по ту сторону божественности, что она вечна. Это непостижимая для нас вещь, но безусловно только одно: что если человек имел от Бога свободу, то он должен был получить и возможность восставать против Бога, идти по другому пути».