— Геночка — это кто? — поинтересовался я.
— Геночка — это крокодил наш. Вернее, аллигатор. Ну, да все одна хрень. Их вообще-то два вида существует — американский и китайский. Геночка наш — из Китая, узкоглазик. Это я его Геночкой назвал, когда нам его, кажись, чехи подарили. Вспомнил, что у нас на зоне под Питером был такой крокодильчик в живом уголке. Мы его мышами кормили.
— И чего вы аллигатору Геночке объясняли? — повернул я беседу ближе к теме.
— Да того и объяснял, что рыпаться не надо. Потому как через год после появления в нашем террариуме Геночка подрос, заматерел — и подался, понимаешь ты, в бега. До сих пор не могу понять, как ему это удалось. Только выбрался, гаденыш, аж за территорию зоопарка. Мы и не кинулись сразу-то. Только часа через два, когда он версты три по всяким задворкам отмотал, звонок Гликману: мол, дядя, тут ребятишки крокодила по детской площадке гоняют — гляньте, не ваш ли? Сюжет… Чуть зверушку не забили, дурни. И за хвост таскали, и лопатками по морде. Не могу рассказывать, до сих пор расстраиваюсь. Беззащитная же тварь…
Короче, притащили мы Геночку обратно в террариум. Забился он в уголок, в песочек зарылся. Вот я с ним тогда воспитательную лекцию и провел. Куда же тебя, ушлепка болотного, понесло, говорю? Ну, я понимаю, когда мы с Арменчиком из ярославской крытки ноги сделали. Так у нас же маршрут был, мы все хаты знали, все малины, где можно на дне отлежаться. И то Арменчика через неделю хлопнули в Ярославле, а меня через месяц — в Воронеже. А ты-то на что надеялся?! Тебе до Китая на твоих полусогнутых пять лет раком пятиться! Да к тому же языка ты не разумеешь. Где — китайский, где — русский? Так что не рыпайся, говорю. Кисмет у тебя такой. Между прочим, не самый поганый. И накормят тебя, и напоят, в лужице своей поплещешься, опять же на народ поглядишь, себя покажешь. Какого тебе еще надо?
— Понял Геночка-то?
— А шут его маму знает. Он же китаец. Или чех. Хрен редьки не толще. Но больше эта аллигаторская морда не бегает. Хотя на всякий случай я ему на табличку красную полосу поставил.
— Это зачем? — не понял я.
— Тьфу на тебя, непуть… Так на зонах побегушников отмечают: на папку с ихним делом красную полосу малюют. Теперь у нас Геночка — «краснополосник».
Немец-перец-колбаса: борьба цивилизаций за моржовый хрен
Разговор о китайско-русском взаимонепонимании заставил меня вспомнить о давешнем интервью телевизионщикам и странном возбуждении замдиректорши при упоминании о медведе коала. Поскольку отношения со шкипером у нас потихоньку налаживались, я рискнул сунуть нос и в эту загадку. Может, коала сбежал заодно с Геночкой, как Юша с Арменчиком? Тогда интересно, кого из них раньше повязали.
— Шурик, ты в животном мире совсем не сечешь, — расстроился дядя Толя. — Как тебя в университете держат? Аллигатор с коалой — они же разной масти! Это все равно как пидор с жуликом! Как они могут набздюм в побег уйти?! Ну, разве что Геночка этого медвежонка за кабанчика бы прихватил…
Мозги у меня совсем поплыли. Аллигатор — коалу — за кабанчика… Кабанчик-то при чем? Откуда он вообще взялся?
— В старых лагерях такое бывало, — пояснил Юша. — Особенно на северах. Бегут арестантики кодлой во льды, а одного-двух берут «за кабанчика» или «за корову» — на хавчик, значит. Жрачка кончилась — забили, на шампурчик, поджарили, подвялили — и снова в путь-дорогу.
Видимо, на моем лице отразилось что-то непотребное, поскольку шкипер тут же поспешил уточнить:
— Да ты не мандражируй, коала тут не при делах. Я вообще не понимаю, чего вдруг Ольга Игоревна запонтовалась. Тем более речь шла не за какого-то вонючего коалу, мы же насчет гамадрилов базар терли.
— Ну да, — облегченно выдохнул я. — Насчет обмена одного моржа на четырех обезьян. Вроде как неравная арифметика.
— Да все там путем, — отмахнулся шкипер. — Моржей в природе не так много, как этих гамадрилов. Ну, я так думаю. И что того гамадрила? Обычный красножопый павиан, в нем всего-то росту метр с кепкой. К тому же злые они, заразы. А морж… Ты моржа-то видел живьем?
— Не, только по телевизору.
— И то, видать, с Семой Буденным попутал. В морже, брат ты мой Шурик, до двух тонн живого весу! А в длину он вымахивает больше трех метров. Так что обмен, по ходу, вполне себе равный. Конечно, если не учитывать, что мы фашистам детеныша предложили. Он-то поменьше будет, но тоже бугай еще тот.
Правда, по рассказу Юши, немецкие коллеги ни в какую не хотели уступать за моржика больше двух обезьян. Причем оба — самцы. Гликберг возмущался: вы нам сюда свою гомосятину не пропихивайте, мы — люди православные! В общем и целом. Но тевтонцы были непоколебимы, как северные скалы. И тогда в дело вмешался Анатолий Ефимович. Вышло как-то случайно. Во время визита в гостиничный номер к германцам шкипер Юша попал аккурат на карточную игру, которой развлекалась немчура, чтобы скоротать вечерок. Игра называлась «шафкопф» — «баранья голова». Что-то типа нашего «дурака». Ставили по мелочи, и Юша решил присоединиться. В конце концов он просадил пару тысяч (учитывая, что гости играли на еврики), сильно расстроился и запросил реванша. Но было уже за полночь, к тому же пару раз на шум ненавязчиво заглянул администратор… И тогда дядя Толя предложил перенести игру на завтра, прямо в зоопарк: