— Я этим лохам и говорю: мол, чего мелочиться? Ежели ваша возьмет — мы соглашаемся на двух ваших задрипанных павианов против нашего роскошного моржа. А нет — добавите самочек. Они поначалу ни в какую: мол, герр Юша, это неудачний шютка, мы суриезные лейте (люди, значит, по-ихнему). Какие, говорю, шутки, когда гамадрил на утке? Лады, гоню, если по-взрослому, по-босяцки, ставлю против самочек еще и павлина, которого вы приглядели, да шиш мы его вам уступим. И одну кенгуру Беннета, их нам японцы восемь штук отвалили. Тут и дрогнули их фраерские души… Нация-то жадная, прижимистая. Одно слово: немец-перец-колбаса, обезьяну выдумал. Ихних пленных так после войны в Паханске дразнили, мне мамхен моя рассказывала.
Юше оставалось подготовить Гликберга. Насчет исполнительских способностей шкипера тот не сомневался (не первый год по зоне знакомы), но опасался на предмет международного скандала.
— Я ему толкую: какой скандал? Ты чего, Сема? У них делегацию возглавляет лмчняком директор ихнего тиргартена, по-нашему — зоопарка. Если уж он повелся, у меня с крючка не соскочит. Мы не фуганком струганные. Немчики сами на халяву рассчитывают, я им спецом вкатил пару тонн для затравки. Так что им скандал тоже никаким краем не нужен…
— Да ну, дядя Толя, — засомневался я. — Чтобы немцы, чтобы директор зоопарка, чтобы в карты… Че-то не верится. Разводите вы меня, что ли?
— Дурак ты, Шурик, — огорчился Юша. — Тебя развести — как сметану в борще. Стал бы я такие замутки строить? Я тебе как на духу, как родному… Немец — он такой же человек, как и русский. Только дурнее малеха. Иначе бы не мы их в войне уделали, а они нас. Азарт, брат, он никого не щадит. Поверь старому сидельцу.
В общем, Гликмана Юша уболтал. А Ольги Игоревны в ту пору на месте не было, ее отпуск кончался через неделю. Так и засели — в директорском кабинете, предварительно все смели со стола и заперли двери. Юша обозначил это безобразие как второй Сталинград или бойню под Курском. Немцам, правда, это озвучивать не решился.
Дядя Толя не стал вдаваться в подробности, за сколько партий шла каждая обезьяна, павлин и кенгуру. Да, пожалуй, толком и не помнил. Помнил только, что сперва начали с привычной немчуре «бараньей головы».
— Тут главное — не спугнуть клиента, — пояснил Юша. — Если сразу его обчистишь, возникнут всякие непонятки и подозрения. Мол, шо за дела в одну калитку, это ненаучно, поперек теории невероятностей… Так что поначалу карта мне не шла, и мы этим нацистам чуть было павлина не продули… Красавец! На хвосте узоры такие, навроде глаз монгольских. Сам увидишь. Будешь хорошо себя вести — может, я даже перо у него из жопы выдеру. Подаришь какой-нибудь халяве своей. Ну, марухе. Девке, проще говоря. Пусть в носу ковыряется.
— Значит, вы чуть не продули? — уточнил я. — Выходит, играли по-честному?
Шкипер поглядел на меня сочувственно:
— Тебе, Шурик, к психиатру надо записаться. Я что, похож на дебила? Ну ты точно — чистый киндер. Какой же порядочный исполнитель по-честному в карты шпилит? Лучше сразу бабло отдать — и в петлю. Это ж, блять, зоопарк, государственное, блять, имущество! Мы не для того здесь поставлены, чтобы его всяким фрицам разбазаривать! «По-честному»… Ты думай, что ляпаешь!
Я понял, что серьезно расстроил порядочного человека. Нет, в самом деле, на кону честь страны. Опять же немцы. Чего их жалеть? Пришлось принести Юше свои глубокие извинения.
— То-то, — сказал он. — Короче, когда они уже хорошо на кукан подсели, самое шпилево и покатило. Как говорится, до трусов. Покочевряжился я еще немного, а самочек все ж таки отбил. Но кто же знал, что эти фашики такие горячие? Раздраконил я их не по-детски. Гюнтер, ихний босс, кричит: «Имею хош отбиться! Ты, камрад, обязан мне дать шанец». Я ему вежливо поясняю: «Твои камрады в овраге бутерброд доедают. А хочешь отыграться — ставь на кон еще какую-нибудь животину». Забыл сказать: эти клоуны не только к нам в зоопарк прикатили, у них была целая программа по купле-обмену. Еще три зверинца должны были посетить.