Но время течет быстрей самой шустрой речки, вот и лето подошло к концу. Со дня на день должна была приехать Мара – сестра Верены, с которой я поеду в школу, осваивать профессию для не магов. Побаивалась я сестру Верены, она мне почему-то казалось злой, хотя причина на самом деле была очевидна, вряд ли человек, потерявший всю семью на войне может не зачерстветь и не озлобиться.
В один из последних дней лета под вечер Мара , наконец, приехала. Мы с хозяйкой дома ждали ее, накрыли стол, истопили баньку, в которой я до этого не купалась, пользуясь в основном летним душем.
Когда Мара зашла в калитку я поразилась тому, как похожи женщины, больше, чем на портрете. Мара выглядела старше Верены, а на самом деле на пару лет младше. Обе немного выше меня, худенькие, темноволосые и смуглые. Я на их фоне бледная поганка, хоть солнце и палило нещадно все лето, а я от него не особо-то и пряталась, все равно осталась достаточно белой, да еще мои впалые щеки никак не хотели округляться. Окружающим из-за этого я постоянно казалась больной, но чувствовала себя вполне нормально, особенно, когда ночью не мучали кошмары. Глаза у меня выглядели часто заплаканными и опухшими после таких ночей, но мне все равно делали комплименты о их нежно-зеленом цвете, особенно Ранис.
Мне очень не хотелось с ним расставаться, но он уже учился в школе для не магов и ему нужно было оставаться помогать отцу.
Я тихо поприветствовала Мару, а она спокойно улыбнулась в ответ. Сестры зашли в дом и тихо переговаривались, рассказывая о своих делах. Мара расспрашивала о Паоло, о его службе, интересовалась все ли тихо на границе. Верена жаловалась, что там вовсе не тихо, а очень даже тревожно, ведь войска продолжают подтягивать к Несанету. Незаметно, но вполне ощутимо.
– Не дай Небо разгореться новой войне! – с чувством воскликнула Мара.
– Ничего не поделаешь, пока империя не захватит последнее свободное королевство, не успокоится, – с горечью ответила ей сестра.
– Была бы моя воля, я бы выцарапала императору глаза, чтобы ему было так же больно, как нам!
– Все равно никакая физическая боль не сравнится с болью от потери родных, – Верена обняла Мару, и они заплакали, слезы их были о тех, кого они потеряли в войне за свободу своей Родины.
Я не стала мешать женщинам и тихонько ушла к себе в комнату почитать, но строчки расплывались от невыплаканных слез. Как бы мне хотелось пойти сейчас и обнять безутешных вдов, потушить их боль, уничтожить то зло, которое ранило их сердца, но не могла себе этого позволить. Я им никто, хоть и стала названной племянницей и дочерью. Жаль, что они не мои родные, мне бы этого очень хотелось.
Немного позднее я услышала, как Верена позвала меня на кухню. Женщины все же решили поужинать и помыться в бане. Напарились мы славно, тело мое было как перина легкое и воздушное, а еще очень теплое. После мы сели пить чай.
Сначала сидели молча, приходя в себя, а потом Мара спросила меня:
– Тея, неужели ты ничего не вспомнила: откуда ты, кто такая, что с тобой случилось?
– Нет, Мара, я, к сожалению, не могу вспомнить.
– Странно, конечно, что ты была именно на границе с Несанетом, там жизнь полегче нашей нынешней будет, а тут такое происшествие: девушка одна, да еще похоже отравлена, очень странно.
– Хорошо, что мой мальчик ее нашел, а то страшно подумать, что бы было, – качая головой проговорила Верена.
– Да не было бы меня, вот и все! – женщины на эту фразу только синхронно покачали головами.
Мара подперла щеку рукой и заговорила:
– Да уж, жизнь и смерть ходят рядом, за руки держаться, а рядом с ними любовь и боль. Сестра, дай мне наш портрет, пожалуйста.
Долго рассматривала Мара лица мужа и детей, гладила их. Крупные слезы вновь потекли по ее щекам, а я поднесла ей кружевной платок.
– Эх, если бы мужчины знали, как тяжело даются дети и как они бесценны, как непреодолимо больно их терять, войну не затевали бы, – потухшим голосом проговорила Мара.
– Нет ни дня, чтобы я не вспоминала моего дорого Акселла и нет ни минуты, чтобы я не молилась о Паоло самой Жизни, – вторила ей сестра.
– Да, до конца не понимаешь, что такое война, пока не отправишь туда родных, тем более детей! Небо! Мои мальчики улыбались и пели, когда уходили сражаться с империей, говорили, что скрутят императора калачом! Невозможно было представить их смерть, они были уверены, что так ей поддадут, что она и забудет, как людей морить. Они не понимали, что война делает смерть намного сильнее, вдвоем они и не таких силачей валят! – я взяла Мару за руку, ее голова упала на наши руки, и женщина затряслась в беззвучном рыдании.