Гоуи покинул автомобиль лишь, когда гости и члены семьи Мирис собрались вокруг священника, готового приступить к чтению молитв. Юношу бросало в жар, и даже под тенью крон огромных дубов, стоящих на склоне возле дороги, он не мог спрятаться от палящего солнца. Он облокотился о ствол дерева и наблюдал за похоронной процессией. Голос священника эхом вторил в его голове. Шатен еле держался на ногах. Осознание происходящего сдавливало его горло, словно цепкие лапы монстров из его ночных кошмаров. В одной руке художник держал свой скомканный черный пиджак и темно-синий галстук, в другой крепко сжимал две алые розы, шипы которых вонзались в ладони мужчины. Кровь, стекающая по рукам Пастера не тревожила его, единственное, что вызывало трепет и волнение в его сердце – было предстоящее прощание с Мирис. Он не мог заставить себя сделать шаг навстречу к ее могиле. Ему казалось, что подойди он только к ее мраморной плите и он не сможет уйти оттуда никогда. Она утащит его за собой на тот свет.
Ребра сдавливали сердце и легкие, не давая вздохнуть. Легкий прохладный ветерок не мог утаить духоту, сковавшую кладбище. Слезы больше не текли по щекам Пастера, лишь в горле стоял душераздирающий ком.
Пастор закончил свою речь, гости проводили покойную в иной мир и начали расходиться. Гоуи собирался дождаться, пока всей уйдут и в последний раз побыть рядом со своей возлюбленный, но один человек упрямо продолжал стоять возле кромки могилы, дожидаясь пока все незримые подарят покой его ребенку.
- Дальше я сам, мистер Уорлдвик, - тихо проговорил юноша, ступая по мягкой траве на последнюю встречу к Мирис. Детектив сложил руки в карманы и в недоверии оглядел своего подопечного. Поникший, словно не от мира сего, отстраненный, казалось вместе с Мирис в нем умерло всё.
- Ты уверен, Гоуи? – спросил слуга закона, щурясь от яркого солнца. Он не желал оставлять художника наедине, предчувствуя что-то плохое, но иначе поступить не мог, потому что знал, никто не сможет излечить раны Пастера, кроме него самого. Ему нужно пройти этот путь в одиночку.
- Да, уверен, - ветер забрал слова шатена и спустя мгновение донес их до Джонни Уорлдвика. Детектив еще минуту наблюдал за тем, как парень спускается по заросшему склону в сторону могилы бедной девушки, а после забрался в свой раритетный Chevrolet и медленно покатил прочь.
Мистер Решэн отправил могильщика заняться другими делами, уверяя того, что покойную проводили в тот мир еще не все. Так оно и было.
Гоуи встал поодаль от пожилого человека и неловко сжимал цветы в ладонях, не смея поднять глаза на мужчину. Художник не мог поступить иначе. Страх и стыд брали над ним верх, когда он видел убитого горем отца Мирис.
- Буонарроти был прав, когда говорил, что искусство ревниво, что оно требует, чтобы человек отдавался ему всецело, - заговорил первый мистер Ренэн. Сложив руки в карманы своих брюк, он не мог отвести своего взора от гладкой крышки гроба, упокоенного глубоко в могиле. Ждал ли он чуда, или же всем сердцем, как и Гоуи, желал пойти следом за Мирис? Единственное, что Пастер знал, боль его от ее потери была ничуть не меньше, чем у самого юноши. Мужчина поднял глаза на шатена и печально улыбнулся. – Вы оба именно такие, ты да Мири, всегда жаждали быть единоличниками. Жуковский не зря твердил вам, что либо вы вместе, либо вы с искусством. Иначе быть не может, - голос мистера Решэна дрогнул, и он закашлялся, качая головой и сдерживая слезы, сжимая до треска зубы.
- Простите меня, - прошептал Гоуи. Оцепенение во всем теле не давало ему подойти к пожилому человеку и утешить его. Художнику самому требовалось чье-либо утешение. – Я не смог уберечь ее.
Мистер Решэн хромая на одну ногу подошел сам подошел к Пастеру и ладонями обхватил его за плечи, до рези сжимая их.
- Это не твоя вина, Гоуи, - произнес мужчина. Его блестящий взгляд трогал за самое сердце художника. – Кто бы что ни говорил, я знаю, что ты не мог ей причинить вреда.
- Почему вы так уверены в этом? – прохрипел юноша, сжимая веки. Мистер Решэн наклонился над шатеном и обхватив его за голову проговорил:
- Потому что все видели твой главный страх, Гоуи. Больше всего на свете ты боялся ее потерять.
Мужчина неспеша отпустил Пастера из объятий и побрел прочь к церкви. Художник застыл на месте, кончиками пальцев массируя переносицу. Все два с половиной года, проведенные с Мирис, от первого дня до последнего проносились в памяти юноши, заставляя его содрогаться в неистовой агонии. Мистер Решэн остановился в паре метрах от шатена и добавил: