- Что теперь будет с Ньюманами? – спросил художник, отпуская детектива. Этот вопрос много ночей подряд не давал Гоуи мирно спать. Эти двое все же были ему не чужими людьми. Бок о бок они дружили и воевали три года подряд. То, что они сделали не заслуживало прощения, однако Пастер не мог не признать, что и злости он больше на них не держал. Они сами наказали себя, скрыв причины смерти Мирис и это будет преследовать их до конца их жизней.
- Оливии ничего не грозит, - ответил детектив, сжимая в своих ладонях ладонь юноши в качестве поддержки. – Она слепая. Она не хотела, чтобы так получилось. Принудительная терапия, помощь врачей, не больше. Рэй скрыл правду, но он ее брат. Его тоже можно понять. Он отделается лишь штрафом и исправительными работами.
- Я все еще не могу поверить, что они так поступили с Мирис, со мной…
- Гоуи, они испугались, - проговорил детектив, хлопнув шатена по плечу. Двое мужчин долгое время стояли в тишине, наблюдая друг за другом. Пастер догадывался, это место, этот город, и возможно даже лицо Джонни Уорлдвика он видит в последний раз. Он закончил обучение в Школе Изящного Мастерства, закрыл дело Мирис. Она нашла свой приют там, куда суждено попасть и самому Гоуи после смерти. Он верил в это.
- Мне будет вас не хватать, мистер Уорлдвик, - произнес, нарушив молчание, художник от всего сердца.
- Мы еще увидимся, Гоуи, - ответил детектив, кивнув. – И я надеюсь не при подобных обстоятельствах.
- Это уж точно, - хохотнул Гоуи.
4.2.2.8 КОНЕЦ. ЛИНИИ НА ЛАДОНЕ
Выставка известного фотографа проходила в дальнем вестибюле главного корпуса Школы Изящного Мастерства. Гоуи глубоко вздохнул и набрался смелости прежде, чем пройти на мероприятие. Множество взглядов, немедленно направленных на него, на мгновение смутили его. После смерти Мирис все было совершенно иначе. Он чувствовал, что гости смотрят на него теперь не как на известного молодого художника, которого ждет светлое будущие, они смотрят на него, потому что все знают историю Гоуи Пастера.
Юноша было потянулся к фужеру с шампанским, но взор его остановился на катетере в виде бабочки, вколотом в его кисть. Он сжал губы, понимая, что не сможет вернуть себе былую уверенность даже алкоголем, и прошел вперед по коридору. Мерцающий блеклый свет освещал огромные фотографии на холстах, висящие по обе стены от художника. Его неспешные гулкие шаги эхом отдавались в вестибюле, пока в недрах помещения Гоуи не услышал среди множества голосов и звона посуды знакомый голос.
- Это так по-Пастеровски, - произнес Климт, направляясь к своему приятелю, - бродить в гордом одиночестве, привлекая всеобщее внимание.
- Это врожденное проклятие, - пожал плечами шатен. Оушен усмехнулся, на мгновение крепко сжав друга в объятиях.
- Я рад, что все это наконец закончилось, Гоуи, - искренне произнес блондин, поправляя свой ярко голубой пиджак. – Это было невыносимо не иметь возможность помочь тебе разобраться с этим дерьмом.
- Разве? – заострил свои глубокие очи Гоуи, склонив голову. – Ты помог мне много больше, чем кто-либо, Климт. Я знаю, что ты сделал.
- Я не понимаю, о чем ты, Гоуи, - настороженно засмеялся Оушен, ударяя друга по плечу.
- Ты соврал, - начал шатен, забирая у молодого человека бокал с вином и делая глоток. Он больше не мог терпеть это напряжение, повисшее в воздухе. – Когда говорил, что видел, как Лив провожала Мирис. Хлоя не забывала сумочку, ты не возвращался в Школу. И не смей отпираться Климт. Я знаю тебя слишком хорошо. Когда ты врешь, ты постоянно крутишь свои кольца.
Оушену ничего не оставалось делать, как признать свое маленькое поражение. Он потупил взор своих зеленых глаз, а после лучезарно улыбнулся и пожал плечами.
- Я не мог оставить тебя в беде, - в свое оправдание произнес блондин.
- Как ты узнал, что это Лив? – спросил Гоуи. Этот вопрос долгое время мучил его сознание. Климт сжал губы и кратко ответил:
- Просто, все то, что мы говорим о других, больше отражает нас самих, не так ли?
***
Оливия Ньюман стояла в холле одна. Тонкая и хрупкая, уязвимая, она, казалось, кого-то ждет. Климт знал, как не просто пришлось ей и всем тем, кому была Мирис близка, в последние сутки. Тяжелое осознание, что ее больше нет угнетало и никак не могло осесть. Эта утрата останется толстым шрамом на сердце, залечить который будет невозможно. Оушен медленно подошел к девушке и накинул на ее дрожащее маленькое тело свой пиджак. Она вздрогнула, ощутив чужое прикосновение. Ее бледные щеки все еще имели красноту вокруг глаз. Молодой человек сжал губы, пытаясь быть более чутким.