Психолог нас уже ждал, улыбаясь во все тридцать два брекета. На столе перед ним лежал игрушечный камаз с жёлтой кабиной. Он прокомментировал это так:
-В детстве я всегда грузил своего пластмассового друга под завязку...
-А теперь грузите всех остальных, - заржал на галерке кто-то из парней.
-Ну можно и так сказать, - не обиделся психолог, - только наоборот. Я беру на себя чужой груз и пытаюсь его решить. Примерно в таком ключе я хочу услышать ваши истории.
И понеслось. Машинки, пистолеты, барби, плюшевые мишки... Я полезла в сумку... И поняла, почему мою сумку бросили на подоконнике. Феди в сумке не было. Я соскочила с места, еле сдерживаю слезы.
-Где мой заяц?! Куда вы его дели?! - подлетела я к Карамову и Скворцову. - Отдайте его немедленно!
-Козюлина, ты че офигела? - загоготал один.
-Нужен нам твой плешивый заяц, - хмыкнул второй.
-Это вы придурки мою сумку забрали! Значит и зайца тоже! Отдайте немедленно!
-За вещами нужно лучше следить, - процедила, обернувшись, Ира.
-Замолчали все! - стукнула по столу математичка.
Она величественно прошлась по классу и подошла к нам.
-Козюберда, хватит тут сцену разыгрывать. Это всего лишь игрушка, - сказала она, затем обратилась к парням, — вы брали её вещи? - те в ответ замотали головой.
-Ну вот видишь, мальчики ничего не трогали. Поищи потом получше, может сама где-то выронила. А теперь сядь и не срывай урок.
Я, глотая слезы, поплелась за свою парту, на которой не сразу, но увидела записку. "Зайку бросила хозяйка. Под дождём остался зайка. На скамейку влезть не смог. Под скамеечкой и сдох". Я соскочила с места и вылетела из класса. Пробежала мимо охранника на улицу, затем за школу, где у нас было что-то вроде сквера.
Под скамейкой у яблони лежал мой Федя. Разорванный. С оторванным ухом, без глазика, без лапы... С ватой наружу и распускающимися нитками. Мокрый и грязный. Я упала на колени прямо перед ним и, уже не сдерживаясь, разревелась, собирая кусочки друга в руки. Платье разом вымокло, но я даже холода не чувствовала. Меня и без этого колотило.
Спустя, наверное, час, я нашла в себе силы встать и вернуться в школу за вещами. Классный час кончился, и одноклассники уже разошлись. Я прошла в кабинет, сложила кусочки Феди в пакетик, абсолютно на автомате. Потом подняла глаза на классуху. Та было открыла рот... Но ничего не сказала.
Придя домой, я сидела на кровати в своей комнате и думала только о том, что больше ни за что не вернусь в эту треклятую школу. Разорванный заяц сушился на батарее. Ну за что? Я не сделала этим людям ничего плохого. Почему я?
Экран телефона засветился и я, вытерев слезы, вгляделась в имя на определителе. Звонила бабушка. Каким-то только ей ведомым образом она всегда знала, когда мне плохо.
-Лёлечка, у тебя все в порядке? - вместо приветствия начала она, - а то у меня как-то сердце не на месте.
-Они порвали Федьку, Ба... Представляешь?! - я всхлипнула в трубку.
Может и не стоило ничего рассказывать бабушке, зачем её лишний раз волновать. Но мне было так плохо и одиноко, а единственным человеком, кто поймёт мои чувства была именно она.
-Да ты ж моя девочка. Не плачь, котенок, я свяжу тебе такого же, мне Никитична недавно ещё и схемку новую показала, будет лучше прежнего! Я ему и кофточку свяжу. И вышлю по почте, заодно варежки из собачьей шерсти тебе отправлю, зиму-то суровую обещают, - ворковала она.
Бабушкин оптимизм по капле вселял в меня надежду. Я проболтала с ней ещё минут сорок, потом в комнату заглянула мама и нам пришлось попрощаться.
На мой рассказ о зайце она пожала плечами:
-Солнце, ну, это же всего лишь игрушка, подумаешь. Плюнь и разотри.
Я подавленно замолчала. У неё всегда так. Не обращай внимания. Плюнь и разотри. Перемелется - мука будет. А мне плохо! Здесь и сейчас! Мне нужна поддержка! Но мама никогда этого не понимала.
Вечером, когда родители смотрели какой-то сериал, я тихонько подсела к ним.
-Мам, пап, я хочу в другую школу.
-Посреди года? Ты в этой-то и месяца не проучилась, кто тебя возьмёт? - нахмурился отец.
-Её одноклассники обижают. Дразнят, подшучивает, зайца вон её любимого порвали, вот и расстраивается, - заметила мама. - Может нам стоит сходить, поговорить с классной и с родителями?
-Вот ещё. Никуда мы не пойдём. А о переводе не может быть и речи. Это элитная школа, после неё все двери открыты. Учись характер вырабатывать, - отрезал он.
-Но, пап...
-Без разговоров. Все. Иди уроки делай.
Как всегда. Проговорили. Отец вечно называет меня «склизняком» и бесхребетной. Я его не понимаю. У других вон папы за них горой стоят, носятся с ними как с принцессами. А у меня...
А у меня папа хотел сына, а родилась я. Да ещё и такая бесхребетная. Спорт меня не привлекал, мнение свое я отстаивать не умела. Всегда была тихоней и серой мышкой. И папа махнул на меня рукой, изредка лишь с нотками зависти рассказывая о детях своих коллег, и приводя мне их в пример.