Проезжая мимо одного селения, я увидел в нем три бронетранспортера, две грузовые машины и группу наших солдат около них. Зачем они сюда прибыли? Учения или разборка между приднестровцами и националистами?..
В соседнем селе такая же картина: бронетранспортеры и солдаты.
Иона Георгиевич заерзал на сиденье, стал вертеть головой. В взглянул на часы. Начало седьмого. В Москве начало девятого. Включаю приемник, и голос диктора, твердый, решительный словно читающий приговор, звучит в напряженной тишине: "... идя навстречу требованиям широких слоев населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращения сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечении законности и порядка, ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок шесть месяцев с четырех часов по московскому времени девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года.
Второе. Установить, что на всей территории СССР безусловное верховенство имеет Конституция СССР и законы Союза ССР.
Третье. Для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР) в следующем составе"...
"Наконец-то! - чуть ли не крикнул я. - Наконец-то в стране будет наведен порядок, покончат с бандформированиями, заставят удельных князьков-президентов жить по общим законам. Наконец-то я вырвусь на свободу!"
Смотрю в зеркало заднего вида. Хозяин сидит, низко опустив голову. Стиснутые челюсти выдают рвущееся наружу негодование, безысходное отчаяние и напряженную работу мысли...
- Ты что, уснул за рулем? - вдруг рычит он, толкая меня в спину: я так заслушался, что сбавил скорость чуть ли не до пешеходной.
Даю газ, и машина, поперхнувшись большой дозой бензина, рывком устремляется вперед...
Четвертое, - продолжает диктор. - Установить, что решения ГКЧП СССР обязательны для неукоснительного исполнения всеми органами власти и управления, должностными лицами и гражданами на всей территории Союза ССР. Янаев, Павлов, Бакланов."
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, - говорит Перунеску. - Ошибся со своим прогнозом Михаил Михалыч. - И после небольшой паузы обращается ко мне: - А где же ваш Горбачев?
- Горбачеву давно надо было дать пинка под зад, - откровенно высказываю я свое мнение. - Демагог и пустозвон.
- Думаешь, Крючков с Пуго будут лучше?
- Почему Крючков с Пуго? Им своей власти достаточно.
- Как сказать. Тебе, как журналисту, должно быть известно, что рижское кровопролитие - их рук дело... - Глубоко вздохнул. - Сколько теперь полетит голов...
"Да уж, - мысленно и одобряюще соглашаюсь я. - И с тебя первого надо начинать".
Впереди показался Кишинев. Дорога стала более оживленной, и все чаще нам попадались бронетранспортеры, легкие танкетки, машины связи. В городе у административных зданий стояли солдаты в бронежилетах и касках с автоматами на шее.
- Останови вон у той будочки, указал босс на пост ГАИ.
Сквозь стекло я видел как он здоровался с обитателями будки, тремя полицейскими, потом кому-то звонил. Вернулся минут через пять, как мне показалось, успокоенным и более решительным. Махнул вперед рукой.
- Ко мне домой..
Но приказал остановиться, не доезжая чуть ли не целый квартал. И послал меня одного, велев переодеться в свою военную форму.
"Значит, наша взяла, с радостью подумал я. - Хочет прикрыться моей капитанской формой".
Улицы были ещё малолюдны, горожане только просыпались, и у дома, где жил Петрунеску, совсем пустынно.
В подъезде, как и прежде, бодрствовали двое дежурных, которых я уже встречал, и они пропустили меня без вопросов.
Здесь все было спокойно, словно ничего не произошло, и это меня удивило: почему Токарев оставил без внимания главное гнездо? Или без босса оно не представляет интереса?... Или не до него?.. Молдова, нашпигованная националистами, бандформированиями во главе с некоторыми представителями власти, серьезный дремлющий вулкан...
Альбина, вопреки моему ожиданию, не выглядела сонной и растрепанной она просыпалась обычно не раньше десяти, - встретила меня причесанная, надушенная и успевшая подкраситься. Словно ждала меня. Подставила щеку для поцелуя и обеспокоено спросила:
- А где папа?
- Здесь, в городе. Скоро будет. Я заскочил на минутку, чтобы снова стать капитаном Семиречиным.
- Понятно, - не удивилась она. - Я слышала по радио. Объясни мне, что там, в вашей Москве, происходит? Горбачев действительно болен?
- Он давно болен инфальтильностью. Только поначалу не разглядели. Теперь, по-моему, его песенка спета.
- А наш Снегур?
- Не знаю. Смотря, какую позицию он займет.
- Этот подонок к любому пристроится, лишь бы у власти удержаться.
- Отцу никто не звонил? - поинтересовался я по собственной инициативе.
- Звонили. Просили, как появится, перезвонить.
Я не стал спрашивать кому, чтобы не показаться слишком любопытным, сейчас особенно надо держать ухо востро, развязка близка, но всякое может случиться.
- Софья Михайловна дома? - решил я выяснить одни ли мы в квартире.
- Ей здесь больше нечего делать, - со злостью ответила Альбина. - Ты соскучился по ней? - прищурила она свои большущие цыганские глазища.
- А как же. За тебя переживаю: как ты теперь без мамочки? Хотя она и не родная, но кормила тебя, ухаживала...
- Да пошел ты!.. - вскипела Альбина.
- И вправду, пошел. - Но едва я сделал шаг, как в прихожей раздалась соловьиная трель - кто-то ещё явился.
Альбина чуть ли не отталкивает меня и устремляется к двери. Щелкает замок, и слышу её радостный голос:
- Ты что, с неба свалился?
- Почти, - отвечает знакомый мужской голос. Но чей, никак не могу вспомнить. Слышу объятия, поцелуи. Выхожу в прихожую. Ну, конечно же, Скородумов, собственной персоной.
- Привет, молочный брат, - протягиваю ему руку.
Он шокирован, ревниво смотрит на Альбину, требуя объяснения. Но она молчит, насмешливо покачивая своей красивой ножкой. И сопернику ничего не остается, как ответить на приветствие.
- ... Я думал, вы уже в Москве, - растерянно говорит он.
- Да вот Альбина не отпускает, - подначиваю я его, кивая на общую возлюбленную. - Боится, что ты один не справишься.
- Ах, какая самореклама! - не остается в долгу Альбина. - За него-то я как раз и не боюсь. А вот за тебя... - Она сочувственно усмехается. - Тебе действительно пора в Москву.
- Я ещё задание редакции не выполнил. Никак не могу найти автора одного письма.
- Вы ещё занимаетесь этим? - удивляется Скородумов.
- А как же. Я - человек военный, привык выполнять приказы. Непонятно, как ты оказался здесь, когда объявлено чрезвычайное положение, а у вас в полку, наверное, повышенная боеготовность.
- Меня это уже не касается: я более не летчик ВВС и даже не военнослужащий Вооруженных Сил СССР. Я теперь - военный пилот Молдовы, суверенной свободной страны.
Я даже присвистнул.
- Быстро ты сориентировался. Не поспешил?
- В самый раз. У меня и квартира здесь, и родные.
- И невеста из крепко обеспеченной семьи, - дополнил я.
- И невеста, - соглашается Скородумов. - А хотите, я продам вам секрет, кто написал письмо в редакцию?
- Интересно... И сколько же будет это стоить?
- Сущий пустяк. Ко всему, я избавлю вас от хлопот при выезде из Молдовы.
- Совсем подходяще. Я слушаю.
- Отдайте мне красного "жигуленка".
- Губа не дура. Но дареного не дарят. А это подарок Альбины. Я не хочу терять память о ней. - Смотрю на Альбину. Глаза её сверкают молниями, ноздри раздуваются, как у взнузданной дикой лошади. Скородумов делает вид, что не замечает её гнева, и мне вспоминается беседа с ним, его признание: "Жадность фраера сгубила". Видно, урок не пошел ему впрок. - Ко всему, я узнал, кто написал письмо. Раньше сомневался, а теперь - нет. - И смотрю обличительно ему в глаза.