Выбрать главу

За ней гуськом двигались девять мышат, а завершал шествие Робин, бросавший по сторонам испуганные взгляды. Так они и шли сквозь темноту.

По какой-то странной прихоти Гиацинта дала своему второму выводку имена цветов, начинающиеся с одной буквы, и, как только они покинули школьную территорию, она устроила перекличку:

— Лилия?

— Здесь, мама.

— Лютик? Лотос? Люпин?

— Здесь, мама, здесь, мама, здесь, мама.

— Лобелия? Левкой? Ликаста? Ландыш?

И в ответ дружный хор:

— Здесь, мама.

— Кого я ещё не назвала?

— Меня, мама, — послышался тоненький голосок.

— Ты кто?

— Лаванда, мама.

— И ещё я, Цинта. — Это обиженный Робин.

— Ах да! И ещё ты. А теперь держитесь поближе друг к другу, нос к хвосту, и ни звука.

«Иначе вас поймает сова, — подумала она. — Надеюсь, что мы скоро найдём себе убежище. И как только здесь живут полевые мыши?»

Для человека перейти через поле совсем нетрудно, но мыши скоро устали пробираться через стебли травы.

Несмотря на шёпот Гиацинты: «Тсс, мои хорошие!» и «Тихо, вы, дурачьё!» — отца, скоро вокруг раздавался уже целый хор жалобных голосов.

— Ну, далеко ещё?

— Мы уже пришли?

— Можно отдохнуть?

— Я устала.

— Мне холодно.

— Я хочу есть.

— Меня тошнит.

— У меня ноги болят, — пищали мышата, с трудом ковыляя вслед за матерью.

И наконец раздался жалобный крик самой маленькой, Лаванды:

— Мама! Стой! Я больше не могу идти.

Как раз в этот момент Гиацинта увидела в углу поля что-то большое и квадратное.

— Скорей, дети! — позвала она. — Мы уже почти пришли. — И она бросилась вперёд, к сложенным тюкам соломы. В этот момент с ветвей соседнего дерева послышался странный пугающий звук:

— У-гу! У-гу! — и потом: — Хо-хо-хо-о-о!

— Скорей! — крикнула Гиацинта. — Все бегом!

При звуке её голоса с ветки дерева сорвалась сова.

Бежавший последним Робин отчаянно подгонял обессилевших детей — Лилию, Лютика, Лотоса, Люпина, Лобелию, Левкоя, Ликасту, Ландыша и маленькую Лаванду, — и мышата из последних сил бежали к спасительному убежищу.

— Сюда! — крикнула Гиацинта, ныряя в щель между двумя тюками соломы.

Семья бросилась следом. И в этот момент сова беззвучно нырнула вниз. Её огромные, горящие жёлтым светом глаза не отрываясь следили за Робином, который замыкал вереницу мышей.

Уже оказавшись в безопасности, Гиацинта услышала пронзительный крик мужа — и вдруг всё стихло. Сердце тревожно замерло. «Его убили, — подумала она, — моего Робина убили. Не надо нам было покидать школу. Там этого никогда бы не случилось. Это я во всем виновата. Я одна. А теперь я стала вдовой».

Она собрала вокруг себя мышат.

— Дети, — горестно начала она, — ваш отец ушёл от нас.

— Куда он ушёл? — спросил Лотос.

— В мир иной.

— А где это, мама? — поинтересовалась Лобелия.

— За Невидимой Гранью. Он получил своё.

— Мам, что он получил-то? — не понял Люпин.

— Да перестаньте вы, наконец! — рассердилась Гиацинта. — Папа умер.

Наступила тишина. И только маленькая Лаванда очень тихо пискнула:

— Бедный папочка!

Вдруг Гиацинте показалось, что она услышала какой-то отдалённый звук. Это был глухой крик откуда-то из туннелей между тюками соломы, по которым они пришли сюда.

— Цинта! — снова раздался крик. — Цинта! Ты где?

«Призрак Робина, — с горечью подумала Гиацинта. — Теперь он будет преследовать меня до конца жизни».

Но крики становились всё громче, и вскоре показалось знакомое лицо. С растрёпанными усами и драным ухом, но всё-таки из плоти и крови.

— Ох, Цинта, — сказал Робин. — Я едва спасся.

На самом деле сова опоздала всего на какую-то долю мгновения. Когда она упала на землю, подняв когтями вихрь рассыпанной соломы, всё, что ещё осталось на виду от Робина, был хвост. Тот самый хвост, что и так уже укоротился в какой-то драке. Так что сове оставалось лишь клюнуть огрызок хвоста исчезающей мыши.

— Робин! — воскликнула Гиацинта.

— Папочка! — радостно завопили девять мышат.

— Ох, Робин! — вздохнула Гиацинта. — А я уже подумала, что потеряла тебя. Никогда ещё мне не было так плохо.

— Мне тоже, — признался Робин.

— Я слышала твой ужасный крик и решила, что тебе пришёл конец.

— Ну, в каком-то смысле… — сказал Робин, поворачиваясь так, чтобы им было видно. От хвоста остался лишь окровавленный обрубок.