Часть 4.1.
Новый день принёс новый окровавленный фартук. Точнее, его принёс всё тот же Киселёв. Тут уж Сытин не выдержал и вспылил, вымещая на неугомонном старикашке весь накопившийся негатив:
— Зачем вы сняли фартук с дерева?!
Павел Акимович опешил:
— Как же, его что же, там оставить надо было, что ли?
— Конечно! — не скрывал раздражения следователь.
Киселёв поскрёб редкие седые волосёнки, такие же замусоленные, как и он сам.
— Так зачем ему висеть на дереве? — не понимал старик.
— Не висеть! Вызвали бы полицию. Вот где он висел, а? На каком точно месте? Как мне вести расследование, если вы постоянно мне палки в колёса вставляете?!
Андрей поступал с посетителем по примеру начальника. Вчера Голобородов унизил его в присутствии Киселёва, а сегодня Сытин отрывался на виновнике своего унижения.
— Каждая мелочь важна, понимаете? Вы вот человек несведущий. Мне в силу моей профессии виднее. Может, увидев, где точно висел фартук, я бы всё понял! Сфотографировать надо было бы, хотя бы. Вы успели сфотографировать местоположение фартука?
— Нет, — промямлил Павел Акимович.
— Вот видите! Ну и как теперь быть? Вот из-за таких, как вы, некоторые преступления остаются нераскрытыми. Вместо того, чтобы помогать, вы мешаете. Вставляете нам палки в колёса, подкладываете грабли!
Сытин откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Он был груб с потерпевшим. Это хорошая причина пожаловаться на него начальству. Дедок, от вредности которого страдает весь пятиэтажный многоквартирный дом, скорее всего, так и сделает.
И что? Андрей уже получил нагоняй, не убьют же его теперь! Пусть ябедник хоть все кабинеты обойдёт! Пускай строчит свои доносы куда угодно, пофиг!
Но Киселёв почему-то сник. Он не готов сегодня на борьбу с нарушителями его спокойствия. Права была Галина Митрофановна! Тот, кто подкладывает кровавые тряпки Киселёву, точно знает, куда бить. Вычислить его будет трудно.
Богданова сказала, что весь город искал убитую девочку, а потом хоронил. Все знают о трагедии. Любой человек, проживающий на территории площадью 60км2, мог так пошутить над противным стариком. Ну хорошо, хорошо, не каждый! Исключим маленьких детей, инвалидов, престарелых. Всё равно подозреваемых слишком много!
Часть 4.2.
Киселёв вышел из кабинета следователя, так же тихо, как сам Сытин накануне покинул архив.
«Не нужно мыслить так глобально, — рассуждал Андрей, меряя шагами пол, — Шутник, скорее всего, живёт по соседству с Киселёвыми. Рядом, под боком. Радуется каждый день, видя страдания одиноких пенсионеров. Вопрос в другом: зачем ему это нужно? И где он берёт столько одинаковых фартуков? Надо бы навестить Пепе!»
Растерянного Ягдоньку Андрей видел впервые в жизни.
— Заключение готово? — осторожно спросил Сытин, забыв поздороваться.
И Пётр Петрович вместо «Здрасте» ляпнул:
— Чертовщина какая-то!
— Да, и в чём заключается?
— Я тебе уже говорил вчера, что кровь свежая. Понимаешь, свежая!
— И что? — не понимал Андрей взволнованности Пепе.
— Ну, во-первых, кровь свежая, путём даже не свернувшаяся. Вот прям, будто только что вытекшая! Это на третьем фартуке. Первые два чуть подсохли.
— Скверно! — прокомментировал Сытин.
— Во-вторых, фартучки накладывали на ещё живого человека. Он истекал кровью, а его накрывали!
— Жуть!
— Ранений, дырок от округлого предмета, так думаю, что от тонкого металлического прута или отвёртки, очень много…
— Паршиво!
— А самое мерзкое — это кровь ребёнка, подростка, скорее…
— Кошмар!
— Ииии, это кровь одного человека! — не обращая внимания на реплики коллеги, Пепе закончил речь, подняв указательный палец вверх.
Лицо Сытина побледнело, покраснело, покрылось пятнами. Поиграв желваками на скулах, он, наконец-то, выдавил из себя:
— Убили ребёнка?
— Убивают, — уточнил Ягдонька, — медленно убивают. Каждый день. Как они это делают, ума не приложу! Раны одни и те же. Их что вскрывают постоянно?! Хотя, быть того не может. Крови столько вытекло, что подросток должен был давно умереть от её потери…
— Ты сказал: «они»? Их несколько? — насторожился опер.
— Нет, не знаю. Вырвалось случайно. Один он там или нет, но урод — это точно. Так издеваться над живым человеком!
— Н-да!