— Чааавооо? — по-деревенски произнёс бывший преподаватель вечерней школы, посерев кожей и изменившись в лице.
— Подозреваю, что фартуками напоминает о себе бывший муж вашей жены, и он же, по совместительству, настоящий отец Тани.
В таких вопросах Сытин старался быть как можно деликатнее, но не сейчас. Андрею так противен был Киселёв, что он с удовольствием ткнул ему острым шилом в самое больное место. Старик сдулся, вот прям скукожился, уменьшился, словно гриб под палящим солнцем. Сытин уже пожалел, что так огорошил старика, как бы не пришлось скорую вызывать.
Но старый трухлявый пень просто так не сковырнёшь! Он закалён в своей нетерпимости к людям. С ненавистью посмотрев на Сытина, спросил со злобой:
— А если не соглашусь?
— Ну, тогда пусть вам и дальше фартуки вешают, — пожал плечами Сытин.
А дальше события развивались так, что опытный опер, не отличавшийся медлительностью, даже не успел отреагировать.
— Кровь моя нужна? — спросил старик и, не дожидаясь ответа, метнулся в кухню.
Сытин по инерции пошёл за ним, хотя зарекался не заходить больше в эту квартиру. Павел Акимович схватил большой нож, валявшийся на столе, и резко полосонул ладонь левой руки. Андрей только вздрогнул. Кровь из глубокого пореза хлынула ручьём.
Часть 8.2.
Киселёв намотал на руку истёртую тряпку, которая, видимо, была кухонным полотенцем, и она в доли минуты пропиталась алой жидкостью. Обалдевший от такого зрелища Сытин стоял и думал, что для экспертизы ДНК хватило бы слюны или волоса.
— Вот! — протянул дед грязную тряпку, с которой капала кровь.
Андрей растерянно огляделся. Взять в руки эту гадость было выше его сил. В резиновых перчатках можно даже потрогать труп любой степени разложения, но прикоснуться голыми руками! Киселёв понимающе кивнул, типа это улика и посторонним её трогать нельзя, чтобы там молекулы не перемешались.
Павел Акимович вытряхнул полбуханки чёрного хлеба из пакета, впихнул туда полотенце и отдал Сытину. Андрей так и вышел из квартиры, держа двумя пальцами вытянутой руки пакет за самый краешек.
— Офигеть! Офигеть! — повторял изумлённый оперативник, спускаясь по лестнице к выходу.
Он хотел бросить пакет в багажник, чтобы не осквернять этой гадостью свою машину. Но Опель был настолько старый, что замок багажника периодически заедал и не открывался.
«Вот будет подарочек Ягдоньке! — думал со злорадством Сытин, — Это ж надо так искалечить самого себя! Это ж какие надо иметь нервы?!
А дедок ещё тот фрукт, причём, прогнивший до самой косточки. Вообще-то, складно получается!
Таня дочь Бекетова, и тот об этом знал.
И Киселёв знал, или догадывался. Все хором кричат, что Киселёву отомстили, лишив его самого дорогого. Отомстили за… за то, что Киселёв кого-то убил! Этот слизняк способен на убийство, можно не сомневаться!
Попробуйте сами себя уколоть иголкой, больно? А порезать ножом? Тут отклонение в психике налицо! Богданова так и сказала: «За свою дочь убил бы!» А убили Таню.
И отодвинутый на задворки настоящий папаша теперь ковыряет сопернику старую рану, подбрасывая фартуки. Такая вот своеобразная месть».
Вроде всё уложилось в стройную версию. Одно никак не вписывается: тридцатилетний промежуток между убийством девочки и первым окровавленным фартуком. Почему Бекетов ждал так долго? Болел, далеко уезжал, сидел в тюрьме? Значит, нужно искать Бекетова. По крайней мере, хоть какая-то перспектива.
Часть 8.3.
В кабинете Ягдоньки царил беспорядок, что было крайне несвойственно для эксперта, который обожал, чтобы всё находилось на своих местах. Так легче работать. Любой реактив с полки можно взять, не глядя, только руку протяни. А тут на всех столах нагромождение пузырьков и пробирок.
И сам Пепе взъерошенный какой-то, точно воробей, попавший под дождь, прильнул к окулярам микроскопа и бормочет себе под нос:
— Невероятно! Невероятно! Этого не может быть!!
— Привет, Петр Петрович! Я вот тут тебе новую работу принёс.
Сытин положил пакет с Киселёвской кровью на краешек стола. Пепе поднял локоть, который Андрей пожал вместо ладони, потому как на кистях рук эксперта натянуты перчатки. Ягдонька настолько уже привык ходить в белом халате и перчатках, что без них чувствовал себя неуверенно.