— Понимаешь, Андрюха, я ж атеист до мозга костей! Во всякое там паранормальное, сверхъестественное не верю. Я человек науки! Для кого-то чудо, что по крошечному волоску можно определить не только мужской он или женский, но и чем человек питался, возраст его, если хочешь, даже привычки. Наука шагнула так далеко! Любую материю можно разложить на атомы. Одна генетика чего стоит!
Часть 11.2.
Сытин слушал, не перебивая. Сейчас Пётр Петрович уже похож на себя прежнего. Он про свою любимую работу, особенно когда выпьет, разглагольствует часами. Высокопарные фразы, воспевающие науку, льются из него нескончаемым потоком. Андрею тоже интересно то, чем он занимается, но без фанатизма.
— Я тысячу раз проверил, Андрей, тысячу раз, — погрустнел Ягдонька, — Этого не может быть! Так не бывает! Это… это… Похоже, мне пора в сумасшедший дом. То ли я выдохся, изработался, всё, кончился Ягдонька… то ли мы столкнулись с чем-то… чем-то… таким, которое…
— Петь, ты понятнее объясни, а то и мне придётся вместе с тобой в сумасшедший дом собираться.
— Фартуки, будь они трижды прокляты! — воскликнул обескураженный поклонник науки.
— Ты прав, и мне эти фартуки надоели до чёртиков, — со вздохом признался Сытин.
— Андрей, они все одинаковые!
— Я заметил.
— Нет, ты не понял! ОНИ. ВСЕ. ОДИНАКОВЫЕ!! Одинаковые фартуки пропитаны кровью одного человека!
— Ты же говорил, что столько крови из одного человека не вытекает.
Андрей весь превратился в слух.
— Так и я о чём! Я никому об этом не говорил, только тебе. Голобородов не знает, а то поднимет кипишь, чёрт захапистый! Ему ж важно лишь то, что потрогать можно руками, а ещё лучше в карман положить.
Пепе разлил водку по рюмкам, опрокинул свою стопочку, предварительно звякнув ею об рюмку собеседника.
— А что там такое, что потрогать нельзя?
— Сенсация, Андрей, сенсация! Голобородову на совещаниях вру с три короба. Язык не поворачивается правду сказать. Хотя, долго таить не получится. Скоро всё выплывет наружу. Не представляю даже, каким боком к нам всё это потом повернётся… Учёные научились клонировать людей и штампуют их без остановки! — выпалил Пётр Петрович.
Андрей хмыкнул и посмотрел на друга, как на умалишённого. Пепе криво улыбнулся:
— Вот об этом я и талдычу тебе уже битый час! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! На всех фартуках кровь одного человека! Одного ребёнка! Одной девочки, у которой только-только началось половое созревание. Литры крови, понимаешь? Литры! Тёплой живой крови. Это вот такой процесс… Это вот убили девочку, накрыли фартуком, кровь ещё хлещет из ран, вытекает. На другой день снова убили эту же девочку, накрыли новым фартучком. Как тебе такое, а?
Сытин выпил две рюмки подряд, махнул хмельной головой.
— Фантастика! Кто бы другой сказал, посмеялся бы над ним. Но тебе верю. А кто это делает?
— Черти, не иначе. Кто бы ещё такое придумал, — язык у Пепе начал заплетаться, но он торопился высказаться, — Это, как дежавю, «День сурка», помнишь? Ты проснулся утром, а день всё тот же. И девочка всё та же, и фартуки всё те же…
— Что за фартуки дебильные?! Искал их, искал, нет нигде. Такой фасон, ваааще, не шьют…
— Конечно, не шьют. Сейчас не шьют. В нашем времени. А в восьмидесятых годах шили. На всех изделиях этикетки тоже, ик… одинаковые. Я-то думал, что фартучки эти завалялись где-то со времён развитого социализма, ан нет! Свеженькие фартучки. Февралём 1986 года датированные.
Часть 11.3.
Вторая бутылка водки стремительно пустела. Друзья всё лучше и лучше понимали друг друга, разговаривая на одном, почти французском, языке.
— Как это? — не понял гостеприимный хозяин.
— Я эти грёбанные фартуки на молекулы разобрал. Ткань новёхонькая, этикетки только пришитые. Сделаны чёртовы передники в одна тысяча девятьсот восемьдесят шестом году! Но времени на них нет! Если бы они были сшиты во времена Советского Союза, они бы постарели. А они, углеродный анализ доказал, свеженькие. Вот прям будто кто-то их взял, вот сейчас и… всё.
— Так, наверное, щас их и сшили, — пробормотал Сытин.
— Ни фига! Я ж на эту чертовщину, прямо, подсел, как наркот. Не производят щас такую ткань, нетути! Фабрика, что… эта… ткала… выпускала ткань, закрылася. В девяностых годах приказала долго жить! А ткань не слежавшаяся. Тушь на этикетках старая, то есть новая… то есть… Короче, такую сейчас тоже не делают. Ну она прям вот! По всем показателям не больше трёх месяцев. Как?!