Первый удар по любви Филя пришелся на середину апреля. Кто-то в Алексе пустил слух, распространившийся со скоростью лесного пожара, что внезапное ограничение свобод после Нового года связано с пакостями, которые творили здесь на каникулах Хозеки и Фе.
Всем пятерым пришлось очень нелегко, когда на них обрушилось недовольство школы. Филю досталось больше всех: Агуста в слезах прибежала к нему и заставила поклясться, что это неправда. Её отрывистые настойчивые взвизги насторожили Филя: они напомнили ему беснующуюся Анну. А потом случился второй удар.
В начале мая, ощущая дышащий в спину экзамен по естествознанию, Филь с Яном сидели на солнышке на склоне холма за воротами и пялились на стакан с водой, накрытый пергаментом, на котором лежали огрызок свечи и перо. Загадка Лонергана не поддавалась решению, и они думали, что, может, хоть так им придет в голову свежая мысль. Мета сидела с ними, не столько размышляя над загадкой, сколько приходя в себя после написания бесконечной работы по праву. Выглядела она как сомнамбула.
Вдруг позади них раздался крик. Это кричала на бегу Габриэль, вопя изо всех сил:
— Филь, удирай! Анна всё узнала! Она идет тебя лупить!
Филь вскочил на ноги и за спиной сестры разглядел Анну, босоногую, с распущенными волосами, стрелой несущуюся к ним, бледную, как ангел смерти. Надо было скорей уносить ноги, и он ринулся вниз с холма.
Добежав до подножия, он повернул влево, на поле, и почесал по нему, дожидаясь, пока Анна сбежит вниз. После чего сразу дунул вверх по склону. Когда первая волна паники в нем утихла, он решил, что остановится только, когда загонит Анну до изнеможения. Уж она-то вряд ли владела опытом убегать от портовых собак.
Анна сдалась на пятом круге. Уперев ладони в колени, она согнулась в три погибели, хрипя и откашливаясь. Филь остановился на безопасном расстоянии, тяжело дыша.
— Как ты так… шустро перебираешь ногами? — выдохнула она в землю перед собой.
— Опыт, — кратко ответил ей Филь.
Его посетила сумасшедшая мысль что было бы, столкнись он в этом поединке с самим собой, и он невольно прыснул. Анна немедленно задрала голову, и Филь сразу приготовился бежать дальше.
— Ты еще смеешься? Я на вас с моим братом пахала два месяца, считая, что спасаю вас от истощения!
— Я не смеюсь, — быстро сказал Филь. — Это я так кашлянул!
Он всё еще её боялся, но, кажется, её запал ушел в бег. Филь глянул на Яна, стоявшего выше на холме в ожидании, чем всё закончится, и, судя по позе, готового прийти на помощь. Ян стал спускаться вниз с Метой.
Анна пробормотала, выпрямляясь:
— Бездарь математическая… Тоже мне, герой-любовник!
На её лице красовались отметины от чьих-то ногтей. На лице застывшей неподалеку встревоженной Габриэль были похожие отметины. Судя по всему, между ними случилась короткая потасовка.
— Я так понимаю, конфликт исчерпан? — миролюбиво спросил Ян, приближаясь. — Анна, прости пожалуйста, но эту элегантную идею я обязан был поддержать!
— Да нет тут никакого конфликта, я уже остыла, было бы с чего, — бегло глянув на него, ответила она. — Двое тупиц!
— Нет, конфликт налицо, — вполголоса возразила Мета и продолжила, будто читая лекцию: — Люди, которые не могут похвастаться физическими качествами, в первую очередь ставят под сомнение интеллектуальные способности тех, кто физически их развитей, при этом сами могут быть не блестящего ума. Настоящий конфликт. И в Уложении о Наказаниях параграф двенадцать дробь…
Ян потряс её за плечо, и она замолчала, словно очнулась.
— Ты, кажется, до ручки доучилась, сестра, — сказала Анна и бросила на Филя неприветливый взгляд. — Но как же он сумел меня обвести? А я, идиотка, повелась!
— А кто тебе рассказал? — спросил её Филь.
— Агуста, а ей разболтала твоя Габриэль!
Филь густо покраснел, чувствуя, что его любовь тает словно снег под жарким солнцем.
Габриэль возмутилась:
— Да откуда мне было знать, что она сразу всё растреплет тебе? Они же едва не помолвлены, и я только хотела сказать, что Филь не настолько простофиля, каким кажется!
— Так мозги надо иметь, а не кашу перловую! — огрызнулась Анна. — Я же твои секреты не выдаю!
Продолжая переругиваться, они поспешили обратно к воротам. Филь смотрел им вслед, ощущая себя последним дураком. На этом закончилась его любовь к Агусте. Но появился вопрос: какие такие секреты имеются у его сестры?
В июне на Алексу обрушилась жара. С жарой пришла пора экзаменов. Потея от усердия, Филь нагонял, что упустил, пока ходил по Алексе без головы с Агустой, которую он теперь избегал. Он проклинал себя и всё на свете, начиная понимать профессора Лонергана с его нежеланием обучать девиц. Филь двинулся бы умом, если бы ему пришлось в угаре любви сидеть с Агустой бок о бок на естествознании, решая задачи.
Ян на жалобы Филя о недостатке времени пожал плечами и предложил ему урезать сон. Сам Ян давно уже спал по четыре часа, но Филь любил вставать со свежей головой и не желал жертвовать отдыхом. Всё же, когда он сбросил с плеч прочие дисциплины, а впереди осталось одно естествознание, выход ему остался один — не спать. Ибо велика оказалась дыра в его познаниях, проделанная чувством к Агусте.
В воскресное утро накануне дня экзамена Филь проснулся позже, чем рассчитывал, разбуженный назойливым лучом солнца. Ян спал без задних ног напротив. Филь оторвал голову от подушки и выглянул в окно проверить, не опоздали ли они на завтрак.
Cлоняющегося без дела народу на улице оказалось столько, что завтрак они определенно проспали. Филь угрюмо облокотился о подоконник и тут заметил кое-что, от чего у него зачесалось в носу от предчувствия близкой победы.
— Ян, — страшным шепотом воскликнул он, когда осознал, что видит, — вставай! Вставай, мы это разгадали!
На подоконнике открытого окна на стопке тетрадей лежал стеклянный шарик Агусты. Солнце лупило прямо в него, и на бумаге под ним образовалось ослепительно яркое пятно. От пятна поднимался дымок.
— Ян, это линза! — заорал Филь, теребя друга, который не мог спросонья сообразить, что происходит. — Роса на траве, вспомни, как сверкает, значит, из воды можно сделать линзу! Лонерган обвел нас вокруг пальца, он построил опыт так, чтобы мы не догадались! Мы все оказались идиоты! — закричал Филь и от радости запрыгал по комнате.
Ян вскочил с постели и сунулся к подоконнику. Не веря глазам, он поднял стеклянный шарик — под ним в тетради успела образоваться крошечная дырка. Края её были обожжены.
— Так, — хмуро проговорил Ян, — нет, Филь, мы не идиоты. Мы — дегенераты. Мы ведь это учили, об этом есть даже у Плиния!
— Имбецилы, — вспомнил Филь из лекции Схизматика.
— Один из нас точно голем, — согласился Ян. — Ну что, будем пробовать?
Пока они одевались, солнце ушло от подоконника, и им пришлось выйти на улицу. Кликнув в компанию Тома Рафтера, они спрятались за конюшней и битый час зажигали там огрызок свечи, поставленный в пустой стакан, накрытый клочком пергамента с дыркой, проделанной пером. Дырка должна была быть небольшая, чтобы капля воды, помещенная на неё, не проскользнула внутрь, но и не маленькая, чтобы вода могла сконцентрировать достаточно солнечных лучей.
Свеча не хотела зажигаться, хотя её фитиль то и дело испускал слабый дымок. Усыпав землю обрывками размокшего пергамента, трое экспериментаторов, отчаявшись добиться успеха, сбегали в лабораторию естествознания и натерли фитиль самой чувствительной зажигательной смесью. И прямо здесь, на крыльце лаборатории, они зажгли наконец свечу. Правда, на неё тут же упала капля воды и погасила её, но это уже не имело никакого значения. Дело было сделано.
Сидевшие на корточках Ян с Филем от неожиданности плюхнулись на свои зады.
— Получилось! — потрясенно выдохнул Ян.
Филь оперся спиной на закрытую дверь лаборатории и вытянул ноги. Душа его пела.