В самом Кракове сосредоточено много немецких войск, которые занимают позиции в дотах и других оборонительных сооружениях города.
Одновременно началась эвакуация учреждений и немецкого гражданского населения. Оно в панике покидало Краков. Уходили по шоссе, которое ведет в Катовице. Мы непрерывно вели наблюдение за шоссе и железной дорогой. Партизаны Армии Людовой в городе и его окрестностях еще больше активизировали свою деятельность в интересах советской разведки. Шаповалов каждый день получал многочисленные ценные донесения. Алексей то колесил по окрестностям, то приходил к нам, то отправлялся на условленную встречу с Гартманом. Если донесения были точные, Валя в отсутствие Шаповалова передавала их советским радистам.
Гитлеровцы готовились к тому, что Красная Армия нанесет удар по Кракову с востока. Они разрабатывали свои планы с учетом того, что удар будет наноситься вдоль основной железной дороги и шоссе, идущих из Тарнува и Бохни. Алексей успокаивал нас:
— Мы не допустим, чтобы бои шли в Кракове. Считайте, что это последние минуты пребывания немцев в городе.
Наступило 17 января. Поля покрывал снег. И хотя зима в том году не была снежной, вершина холма Костюшко отливала серебром на фоне бледной лазури неба, а когда его окутывали облака, он искрился снежной белизной. Холм был для меня символом стойкости. С восточной окраины города до нас долетали глухие взрывы. Мы каждым нервом чувствовали приближение решающего часа.
Михайлов и Ольга перебрались с радиостанцией в окрестности Мысленице. Шаповалов попросил Валю отнести им важное донесение и сразу же возвращаться.
Валя отправилась в путь. Ей нужно было кружить, путать следы, потому что на дорогах, ведущих на запад, все время образовывались заторы из гитлеровских автомашин, которые везли живую силу и технику вермахта. Валя благополучно добралась до капитана Михайлова и вручила ему пакет с донесением. В обратный путь двинулась в тот же день, то есть 17 января. До Кракова добралась к вечеру. Увидев ее, мы облегченно вздохнули.
— Дороги забиты машинами с солдатами. Похоже, что гитлеровцы удирают сломя голову, — рассказывала она нам.
Не успела она рассказать нам, как дошла до Михайлова, Алексей прервал ее:
— У меня есть еще одно очень важное дело. Было бы хорошо, если бы ты еще раз смогла сходить к Михайлову.
Мы накормили Валю, дали ей сухую обувь и платье. Шаповалов поднялся и стал прощаться с нами.
— Мне нужно еще побывать в Кшешовице и на главной дороге. Может, заберусь и дальше. Документы у меня есть.
— Тогда до завтра.
— До завтра.
Валя уже собралась уходить, но в этот момент завыли сирены: воздушная тревога. Ей так и не удалось уйти.
Освобождение
Мы находились в домике в Броновице. После объявления воздушной тревоги все жильцы спустились в подвал. Мы пошли за ними. Грохотала зенитная артиллерия.
— Наверно, пробная тревога.
— Какая там пробная. Не видите, что делается? Это советские самолеты.
Стрельба то стихала, то вспыхивала с новой силой. Мы не вылезали из подвала. Было уже за полночь. Начался новый день. 18 января 1945 года.
Отбой все не объявляли. Час проходил за часом. Мы с напряжением прислушивались к редким взрывам. Нам казалось странным, что они долетали с западной окраины Кракова. Ночь кончалась. Занимался серый рассвет. Через подвальное оконце мы выглянули на улицу. Ни одной живой души. Стоявший рядом со мной Антоний Слива, цепляясь за выступы в кирпичной стене, вскарабкался повыше.
— Какие-то люди, наверняка, солдаты, гуськом идут по окопу к нашему дому, — сообщил он нам. — Вообще видно очень плохо. Погодите, погодите…
Прошла длинная минута. Мы смотрели на Сливу, как на оракула.
— Да это же русские, ну конечно русские! — радостно закричал он.
— Если бы только русские, — вздохнул кто-то.
— Они уже здесь, около дома, — объявил Слива, спрыгивая на пол.
В подвале воцарилась тишина. В ожидании все замерли. Вдруг послышался топот сапог по ступенькам, а потом легкий стук в дверь. Люди словно окаменели. Все смотрели на двери и думали только об одном: судьба их зависит от того, кто сейчас стоит за ними. Слива не выдержал и направился к дверям.