Выбрать главу

— Пагадзiця, адчыню, чаго вы крычыця, тут не рандар жывець, а пан Завáльня.

— Ах, паночык, — думали, что это сам хозяин, — пусцi нас пiраначаваць, ноч цёмная, нiчаго не вiдна, i дарогу так замяло, што i найцi няможно.

— А цi ўмеiце сказкi да прыкаскi?

— Да ўжо ш як-нiбуць скажым, калi толька будзе ласка панская.

Отворяются ворота, на двор заезжает несколько возов, навстречу выходит дядя и говорит:

— Ну, добре, будет вам ужин и сено для лошадей, только с уговором: кто-нибудь из вас должен рассказать мне интересную байку.

— Добре, паночык, — отвечают крестьяне, снимая шапки и кланяясь.

Вот выпрягли они и привязали к возам лошадей, положили им сена, прошли в людскую, обтрясли снег, там дали им ужин. После этого некоторые из них зашли в комнату дяди, он дал им ещё по рюмке водки, посадил путников рядом с собой и улёгся в постель с намерением, однако, слушать сказки. Собрались домашние, и я сел поблизости, с большим интересом ожидая услышать новые для меня простонародные повести.

Повесть первая. Про чернокнижника и про змея, вылупившегося из петушиного яйца

Не всякий читатель понимает белорусский язык, поэтому народные повествования, услышанные мною из уст простого люда, решил я записать, насколько смогу, в дословном переводе по-польски.

* * *

Первый путник был человек немолодой; но хоть волосы его и поседели, был он здоров и крепок. Рассказывая о своём прошлом, казалось, молодел. Немного подумав, начал он так:

— Не байку расскажу я пану, а то, что было взаправду и случилось со мной самим. Горьким бывает порой наше житьё, но если надеяться на Бога, то Бог смилуется и всё переменит к лучшему. Беда тому, кто в погоне за богатством запродаст свою душу пеклу.

Помню, во времена моей молодости был у нас пан К. Г. Злой это был пан, страх вспомнить о том, что он творил: хлопцев и девчат женил и замуж выдавал, не желая знать ни об их чувствах, ни о погубленном счастье. Ни просьбы, ни слёзы не могли смягчить его; во всём вершил свою волю, а если что — сёк людей безо всякого милосердия, конь и собака были ему дороже, чем душа христианская. Был у него лакей Карпа, злой человек; и оба они, сперва пан, а потом слуга, продали свои души дьяволу — а было это так.

Появился в нашем имении неведомо откуда некий странный человек. До сих пор помню его наружность, лицо и одеянье: невысокий, худой, всегда бледный, нос большой, похожий на клюв хищной птицы, брови густые. Взгляд у него был отчаянный как у безумца. Одежда чёрная и какая-то странная, совсем не такая, какую носят паны или попы.[51] Никто не знал, был ли он мирянин, или монах какой, с паном говорил на каком-то непонятном языке. Позже открылось, что это был чернокнижник, который учил пана делать золото и другим сатанинским штукам.

Хоть я в то время и был совсем молод, однако должен был в свой черёд отбывать в имении повинность ночного сторожа, обходить все панские постройки и стучать молотком по железной доске. И вот, как-то раз в самую полночь увидел я, что в покое пана горит огонь и он там чем-то занят с чернокнижником. Все уже заснули, на дворе стояла тишина, над крышей панского жилья сновали туда-сюда нетопыри и какие-то чёрные птицы. Сова, усевшись на крыше, то хохотала, то плакала, как дитя. Меня охватил лютый страх, но как только я перекрестился и прошептал молитву, так сразу полегчало. Почуя в себе больше смелости, решил я тихонько подойти к панскому окну и поглядеть, что они там делают. Едва я приблизился к дому, как увидал у стены такое жуткое страшидло, что страх вспомнить — это была огромная жаба ропуха. Как глянет она на меня огненным взором! Я отскочил назад и побежал прочь, как ошалелый. Остановился лишь сотни через две шагов и весь дрожал от страха. Понял я, что это чёрт в облике страшилища охранял окна моего пана, чтобы никто не подсмотрел, что за тайные дела там свершались. Я произнёс «Ангела Господня»,[52] но хоть летняя ночь была ясной и тёплой, дрожал, будто на морозе. Слава Богу, что вскоре запел петух. Огонь в покое погас, и я, уже немного успокоившись, дождался восхода солнца.

Был и другой удивительный случай. Я рубил в лесу дрова, солнце уже клонилось к вечеру. Гляжу: идут по дороге пан с чернокнижником и вдруг повернули в густой ельник. Я, по любопытству, крадусь тихонько следом и прячусь за деревом, будучи уверен, что сейчас должно свершиться какое-то чародейство. Всюду было тихо, только где-то далеко на трухлявом стволе стучал дятел. Вижу, на старом упавшем дереве сидит пан, рядом с ним стоит чернокнижник и держит за голову огромную гадюку, которая обвила своим чёрным телом его правую руку. Не ведаю, что было дальше, ибо я утёк со страху.