Отодвинув щеколду, он отворил дверь. Та с небольшим усилием открылась, вновь царапая порог. Судя по свету, струящемуся из кухни, день подходил к концу или наоборот, солнце только-только всходило. Мужчина, еле волоча ноги, с безвольно повиснувшими вдоль тела руками, мотыляющимися, как варённые спагетти, подошёл к зеркалу. Его ноги ощутили холод пола: тапочки Олега остались в ванной. А ногти его стучали по полу: тук-тук, тук-тук, тук-тук…
В отражении на мужчину глубокими тёмными провалами, мокрыми и вздутыми, пялился бледный гость. Мужчина потрогал лысую голову, почесал макушку. Чудовище сделало то же самое, но зеркально. Истощённый часами истерики и оглушённый убийственным осознанием, холостяк прошёл на кухню. На столе стояла недопитая бутылка и одна рюмка с многолетними разводами.
Запах стоял ужасный. Вокруг валялись разносортные бутылки, окурки, пузырьки от аптечных настоек, этикетки и упаковки. В углу засохла грязная коричневая лужа с непонятными кусочками. В ней прослеживались красные длинные прожилки, напоминающие кровь в мокроте.
Новые нежеланные воспоминания выбили тонкую, как дверь ванной, преграду в запечатанные воспоминания Олега. Он вспомнил, как он голодал. Вместо нормальной еды предпочтение он отдавал бич-пакетам и подобной херне. А иногда он вообще не задумывался о питании, ведь куда важнее было соскрести в исхудавшие ладони остатки мелочи и найти что-нибудь, что содержит спирт. Чем выше градус, тем лучше. Сошедший с ума, или наоборот, просветлённый, мужчина вспомнил последний день своей жизни: он очередной раз напился в одиночестве, но что-то в тот раз пошло не так. Олега вывернуло рвотой с кровью, кое-как заросший одинокий алкоголик доплёлся до ванной, и почему-то не захлопнул дверь. Пока его рвало, выворачивая наизнанку, он только и думал о том, что не закрыл дверь. Привычки – дело сильное. Судьба была жестока, и из-за отвратительного самочувствия и невозможности управлять своим телом, мужчина измазал весь унитаз своими отходами, и, поскользнувшись на расплесканной луже с кровавыми прожилками, сильно ударился головой об стульчак. Упал. Подавился собственной рвотой. Ни прокашляться, ни вдохнуть он больше не смог.
- Запах ацетона появился из-за голода… - заключил Олег. Его время остановилось где-то на закате или на рассвете. Солнце не вставало из-за тёмно-синих утренних туч, как бы много времени не проходило. На улице ходили люди, будто бы это прерывающаяся плёнка: вон бабулька идёт, посреди дороги исчезает, а на её месте тут же появляется собака, ребёнок, другие люди, машины… Как будто его окна выхватывают только несколько секунд, минут рассвета или заката.
«Жизнь – штука не лёгкая, особенно если ты не родился в рубашке. Если ты родился обычным человеком, не гением, не богачом, если в тебе нет никаких талантов или внутренней силы – то это ничего страшного. Таких людей большинство, даже нет, такие почти все. И это нормально. И таким простым людям тяжело плыть по жизни, тяжелее, чем особенным. Я никогда не был особенным. Но в любом случае, я понимаю одно: любому человеку будет тяжело в одиночестве, тяжело грести по этому смертельному потоку и не захлебнуться в нём или, как я, в собственной блевоте. Если б я не остался один, возможно, жизнь бы сложилась иначе. А может, всё дело действительно в моей слабости. Может и хорошо, что такой отброс, как я, умер. Но мне действительно грустно, что свою единственную жизнь я был один, и хочется надеяться, что другие люди никогда не останутся с судьбой один на один. Судьба коварная, злая, она такая… Она всегда сильнее. Одному тяжело… Неизвестно, во что я превратился. Жалко только, что я теперь очень голодный… Я очень хочу есть».
Обои в квартире были странного бледно-зелёного цвета, отклеивались сверху. Помимо выцветшего узора на них выступали коричневые подтёки в углах, жёлтые пятна и странные грязные отметины. Обои точно надо было б переклеивать – это понимали все. Напольного покрытия в квартире тоже не было, только в ванной остался пожелтевший по краям кафель. Между маленькими квадратиками проступали красно-коричневые полосы, хотя они точно должны быть белыми. Ни одной двери, кроме входной, не было. Только тонкая фанера перекрывала дверной проём в ванную комнату, отделяя её от остального пространства душного пыльного коридора. Запах стоял терпкий, густой, неприятный, хотя все окна были открыты. В воздухе летали нотки чего-то кислого.