Начальница женского специального следственного изолятора № 345 Волоколамского района Аграфена Петровна Дардыкина с утра была не в духе. Из райцентра опять не перечислили деньги, которые вот уже третий месяц болтались где-то между Москвой и Волоколамском, и теперь под вопросом остались закупки продовольствия на весну. Да и инвентарь пора было обновлять. Но самое неприятное — это полная неясность со спецзаключенной из Москвы Сорокиной.
Сегодня утром позвонил сам генерал Урусов и предупредил, что заедет днем потолковать с Сорокиной.
Аграфена Петровна-или, по-здешнему, баба Груня — четко выполнила устное пожелание Урусова, но, зная прихотливый нрав московских начальников, гадала теперь, как отнесется вспыльчивый генерал к состоянию Сорокиной. Девку держали в общей камере с самыми отъявленными подонками — среди наркоманок, алкоголичек и воровок наиболее приличной в камере была мужеубийца Зинаида Копылова.
Сорокину уже дважды насиловала самая отвратительная обитательница камеры Бананка, которую побаивалась даже баба Груня. Вчера вечером начальница СИЗО случайно присутствовала при этом — сцена, надо сказать, была не из лриятных:
Сорокину держали за ноги и за руки две Бананкины «сосалки», а сама Бананка заставляла свою братву довести ее до оргазма.
Баба Груня и сама была не прочь порезвиться с Сорокиной, но ее удерживал безотчетный страх: понимая что у генерала Урусова на ее счет имеются какие-то свои тайные намерения, она боялась к ней прикоснуться пальцем. Если что, если положение Сорокиной вдруг изменится — а такое в этом СИЗО бывало нередко — и ее помоют, оденут и с сиренами повезут обратно в Москву, кому-то ведь придется отвечать за все те истязания, которым заключенная под стражу без суда и следствия и, похоже, даже без постановления прокуратуры подвергалась в этом учреждении. Во всяком случае, отвечать придется не Аграфене Петровне, а кому-нибудь другому — да хоть бы самой этой мерзопакостной Бананке…
Она никогда еще до сих пор не встречалась с генерал-полковником Урусовым лично и перед встречей волновалась.
Евгений Николаевич приехал вместе с человеком, который доставил Сорокину сюда позавчера, кажется, его фамилия была Дмитриев. Евгений Николаевич был не в генеральской форме, а в цивильном — в черных узких брюках, в темно-сером свитере и в ковбойских полусапожках на каблуке. Баба Груня сильно удивилась такому странному наряду высокого московского генерала, но виду не подала.
— Я вам ее приведу в комнату для допросов, — после приветствий сообщила начальница женского отделения.
— Да, — важно заметил генерал Урусов. — И я вас попрошу, чтобы нас никто не тревожил. Думаю, мы с ней проговорим не меньше часа. И дайте мне ключ от комнаты.
— Конечно, товарищ генерал! — по-военному четко отрапортовала женщина в пилотке. Она вызвала охранника и поручила ему проводить гостя.
Оставшись один в комнате для допросов, Евгений Николаевич оглядел стены, зарешеченное окошко, колченогий стул перед письменным столом и древний продавленный диван в углу. Он еще не знал, как построить беседу с Сорокиной — то ли взять ее на испуг, то ли на усталость. Одно он знал твердо: надо было любым способом выведать у нее все, что ей было известно о воровских делах Игнатова…
Дверь с металлическим скрипом отворилась, и Урусов увидел Сорокину.
Точнее сказать, едва узнал Елену Сорокину в отощавшей, бледной как смерть женщине, которая выглядела на добрые сорок лет. «Ну, эк за двое суток доконали ее», — подумал про себя Урусов и кивком приказал охраннику выйти. Подойдя к двери, он сунул ключ в замочную скважину и дважды повернул.
— Садитесь, Сорокина. — Он указал рукой на стоящий посреди комнаты стул, а сам сел за письменный стол. — Я хочу задать вам несколько вопросов касательно вашего начальника Владислава Геннадьевича Игнатова…
Он сделал многозначительную паузу. Долгий опыт общения с арестованными, осужденными, обвиняемыми и заключенными самого разнообразного психологического склада научил Урусова некоторой тактике разговора. Самое главное в этой тактике было умение успокоить, потом усыпить бдительность собеседника, а затем загнать его в ловушку внезапным вопросом. Так он решил действовать и на этот раз.
Первый вопрос заставил Сорокину психологически подготовиться к разговору об Игнатове. Но Урусов резко сменил тему.
— Скажите, на даче на Никитиной Горе вы давно живете?
— Полгода, — неуверенно ответила Лена, не глядя на него.
— Вы родственница Игнатова?
— Я няня его дочери.
— У него ведь сын…
Ее губы вздрогнули. «Так, — довольно подумал Урусов, — попал».
— Его сын погиб. У него осталась дочь.
— А каким образом вы совмещаете обязанности няни и личного секретаря гражданина Игнатова?
Она не ответила и, впервые подняв взгляд на Урусова, твердо произнесла:
— Почему меня здесь держат? Меня в чем-то обвиняют?
Урусов на мгновение растерялся. Опять она за свое!
— Вас обвиняют, во-первых, в хранении наркотиков, а во-вторых и в-главных, в пособничестве криминальной деятельности Игнатова Владислава Ген…
— Наркотики мне подбросили! Если вы провели экспертизу того пакета, вы не могли найти там отпечатков моих пальцев!
— Оставим пока тему наркотиков! — раздраженно отрезал генерал Урусов. — Меня интересует ваше участие… ваше соучастие в преступной деятельности Игнатова! Сколько вы были его секретарем?
— Три недели…
— За эти три недели через ваши руки наверняка проходили бумаги, документы… вы были свидетельницей разговоров Игнатова… о финансовых операциях, которые проходили мимо бухгалтерии «Госснабвооружения». Так?
— Нет! — твердо, даже чуть насмешливо ответила Лена. — Я не имею отношения к финансовым вопросам. Однако мне известно, что у «Госснабвооружения» вся бухгалтерия белая. Мы имеем дело с министерствами, и, если уж вы хотите покопать нас на предмет черных финансов, попробуйте копнуть, например, в Министерстве обороны.
— Ты меня не учи, поганка, как мне работать! — вскипел Евгений Николаевич и, схватив девушку за локоть, с силой сжал. — Отвечай на вопросы! И не рассуждай тут! Ты жила на Никитиной Горе пять месяцев. За это время Игнатов там ночевал постоянно?
— Постоянно, — спокойно сказала Лена, не делая ни малейшей попытки вырваться из стальных тисков.
— Так, — Урусов немного успокоился и выпустил худой локоть, на котором тут же вылезли синяки — следы от его пальцев. — Ты должна была заметить, был ли у него там… ну, скажем, тайник, где он хранил особо важные документы, деньги…
— Был! — вдруг громко воскликнула Лена и криво улыбнулась. — Был у него тайник. В дупле дерева. Он в том дупле хранил фантики от конфет!
Урусов подскочил на стуле и со всего размаха влепил ей оплеуху. Удар был настолько силен, что Лена рухнула со стула на пол. В голове у Урусова мелькнула похожая сцена: комната на втором этаже ресторана Речного вокзала, наглая девица в майке, из-под которой дерзко торчат две высокие сиськи… Он тогда славно ее уделал.
Евгений Николаевич почувствовал, как по бедрам побежал похотливый огонек. Но нет, надо хоть что-нибудь вызнать у этой шлюшки. Он поднял Лену за руку, усадил на стул и, нависнув над ней, тихо сказал:
— Отвечай на вопросы, паскуда. Для тебя же лучше. Отвечай! Не умничай. А то я тебя на кол посажу — клянусь, падла, на кол посажу — прямо жопой! Где у Игнатова на даче тайник? Где он хранит общак? Ты знаешь, паскуда, что он рецидивист, вор в законе, убийца? Кого ты покрываешь, дура? Тебе тут, в СИЗО, что, хорошо? Хочешь на настоящую женскую зону загреметь? Я это удовольствие тебе устрою. Там тебе это СИЗО раем покажется! Говори, падла! Где у Варяга там тайник?
У Лены из носа хлынула кровь. Она положила руки на стол и бессильно уронила лицо на ладони. Урусов тряхнул ее за плечи, потом, собрав в кулак волосы на затылке, резко поднял голову: Сорокина была в обмороке.
Евгений Николаевич обвел взглядом комнату в надежде найти графин с водой. Ни хрена! Он с усилием откинул обмякшее тело Сорокиной на спинку стула и рывком распахнул серый тюремный халат, Под халатом у нее ничего не было — только две упругие груди с темными кружочками бугристой кожи вокруг крупных розовых сосков. Урусов положил правую ладонь на одну грудь и сжал. Потом взялся левой рукой за другую грудь. Затем стал неистово мять их, гладить и щипать.