— Ну да, Алла Ивановна, — занял Егоров деревянный стул, все еще теплый от Ириного на нем сидения, — звали же.
— Звала, — она вздохнула, — скажи мне, Егоров, где заявления членов отряда на вступление, собственно говоря, в отряд? Почему они все еще не у меня? Мне нужно по ним отчет делать. В Крайком.
— Так, я же вам передал, — развел руками Егоров.
— Передал, — Алла Ивановна взяла со стола стопку тетрадных листочков, — но не все. И среди них нет того, что своей рукою писал Землицын.
Во рту Егорова от волнения загустела слюна. Он с трудом сглотнул ее и ответил:
— Ну… У Землицына заявление принимал не я, а Вакулин. Стало быть, оно у него в кабинете должно лежать. Там заявление Землицына и еще нескольких шоферов.
Алла Ивановна вздохнула. Сложила руки локтями на свой стол. Опустив голову, стала массировать себе виски.
— Это очень плохая новость, Николай Иванович, — сказала она наконец.
— А почему? — Удивился Егоров, — почему плохая-то? Потом одним отчетом все отправим.
— Мне не надо одним отчетом. Мне надо, чтобы у меня на руках, завтра, было заявление Землицына. Ясно тебе⁈
— Ну да, — Егоров растерялся, — ну да, Алла Ивановна, я скажу Вакулину…
— Никаких Вакулиных! — Рявкнула она так, что Егоров чуть не подпрыгнул, — ты, Коля, как хочешь, но чтобы завтра любыми средствами заявление мне достал. Хоть укради, хоть хитростью выуди, но к вечеру должен принести!
— Хорошо, конечно, — ссутулил Егоров плечи. Потом замолчал на полминуты, наблюдая, как сердитый румянец сходит с лица Аллы Ивановны.
Потом, когда секретарь успокоилась, Егоров, наконец, решился:
— А скажите, вам нужно именно заявление Землицына?
— Да именно Землицына, — ответила она строго.
— А зачем оно?
— Вот принесешь, — Алла Ивановна недобро зыркнула на Егорова, да так, что у того спина вспотела, — тогда и узнаешь, Коля.
Учения сегодня прошли штатно. Вечером, к пяти часам, я уже был у дома. Выпросил у завгара себе Белку, чтобы вечером отвезти Светку к Сашке. Милиционера должны были уже снять с поезда, и Саня, должно быть, полным ходом уже мчался к Красной на служебной машине, высланной за ним со станицы.
Я подъехал ко двору, поставил Белку у ворот. Выпрыгнув из машины, зашел во двор и, привычным делом, почухал Жулика за выпуклый его лоб.
Пес, как всегда радостно ластился и прятал хвост меж кривых своих задних лап. Вилял мне чуть не всем задом.
— Ма! — Крикнул я, идя к дому, — ма! Ты уже тут?
— Нету, — вышла на порог, услышавшая меня Светка, — не пришла еще с колхоза.
— Привет, Светка, — улыбнулся я Сестре, — а ты чего такая кислая, будто жабу проглотила?
Света не ответила. Только протянула мне желтенькую бумажку. Взяв ее, я вчитался в текст.
— Угу, — сказал я задумчиво, — повестка.
Глава 5
— Завтра, в шесть вечера, — читал отец внимательно, — явиться в отделение милиции станицы Красной для дачи объяснений по делу М. Серого. Мда…
Всей семьей собрались мы в нашем зале. Я сел на диван, что стоял под стеною, укрытою красным ковром, Света, бледная лицом, устроилась на том конце дивана. Мама, без конца причитая что-то себе под нос, уселась в низенькое креслице, которое было не поодаль от печной стены. Отец же, как глава семьи, сел в свое мягкое креслице, перед железной тумбой с телевизором «Рубин».
Отец, держа в руках маленькую серенькую бумажку, прищурив глаза, смотрел на нее сквозь очки. Читал.
— Мда, — повторил он и, сняв очки, поглядел на меня, — Квадратько прислал.
— Знаю, — пожал я плечами, — читал. Хотят взять у меня объяснения.
— Вот зачем! — Не выдержала мама и встала, — зачем везде ты со своим любопытным носом лезешь⁈ Как пошел работать в свой гараж, так ни дня спокойного нету! То у тебя какие-то суды, то немцы! То Серые вокруг тебя бегають! Голову разбивають! Ну что это такое⁈
— Ма, — улыбнулся я, — да тихо ты. Страшного ничего не произошло. Все живы-здоровы.
— Меня ты в могилу сведешь! Меня! — Всплеснула она руками, — ты там ездишь непонятно где, а я кажный раз, как что с тобой случается, так за сердце хватаюсь!
Мама скривилась, как бы от боли, прижала руки к груди.
— Светка, — строго сказал я, — сбегай, валидолу принеси.
— Угу, — пискнула сестра и пошла в соседнюю комнату.
— Сегодня в тебя с ружья стреляють, а завтра чего будеть⁈ Какие мне еще новости дома ждать⁈ — Не унималась мама.
Мы с отцом переглянулись.
— Да не квохчи ты, квочка, — сказал отец строго, — взрослый сын. Сам разберется, как ему жить.
— А что ты будешь делать, ежели его завтра привезут… Привезут… — Мама недоговорила.
Ее лицо горько скривилось. По щекам покатились слезы. Спрятавшись в ладошки, принялась она беззвучно плакать.
— А что ежели его посодють? Что ежели в тюрьму посодють? — Плакала она, — я же тогда не переживу! Прям так как есть и помру!
Я вздохнул тихо, а потом встал, приблизившись, мягко обнял маму. Та тут же, не мешкая, легла мне на грудь.
— Ну, тихо ты, ма, — я стал гладить ее по округлой пухлой спине, — не плачь. Никого у нас не посадят.
Подняв глаза свои от раскрасневшегося маминого лица, прижавшегося к моему плечу, посмотрел я на Светку. Спешила она к нам с валидолом и алюминиевой кружкой воды, чтобы мать могла напиться, перебить слезы.
— Ма, на, — сказала Светка тихо.
Мама, аккуратно взяла у нее кружку. Пила долго, громко делая каждый глоток. От валидола отказалась.
— Пообещай мне, Игорь, — сказала она, как вернула Светке стакан, — пообещай, что ничего не случиться с тобою. Что будешь ты себя беречь.
Я по-доброму хмыкнул. Глянул на грубое, но добродушно улыбающееся отцовское лицо.
— Обещаю, мама, что буду себя беречь. И что со мной ничего не случиться. Что ни с кем из нас ничего не случиться. Честное слово даю.
Сашка! Сашенька! — Закричала Светка, как только выпрыгнула из Белки.
— Светочка!
Светка, со всего разгону, бросилась к Сашке, который вернулся из командировки. Застали мы его, аккурат, когда уазик оставил его возле двора. Когда целовал он в щеки свою маму.
Подхватил Сашка Светку, стал вертеть на руках. Оба засмеялись весело. Потом, опустив, ее на ноги, начал Сашка целовать ее, не стесняясь ни меня, ни матери. Целовал всюду: в лоб, в щеки, в глаза, в губы. Шептал ласковые, одной только Свете слышные слова.
— Игорь! — Оторвался он от Светы, — здорово!
Я улыбнулся молодому милиционеру и выбрался из машины. Встретившись у Белкиного носа, мы поздоровались.
Сашка, разулыбавшийся, долго тряс мою руку. Благодарил меня за то, что уберег я Свету в тот раз от ребят с аула. Бормотал торопливо что-то о том, что все хотел позвонить, что сердце у него было не на месте.
— А вдруг снова уворовать попробуют! — Говорил он, — а меня и нету! А я тут, в Волгограде трясусь, в этой чертовой командировке! А! Етить ее!
— Не украдут, — сказал я, — уж я свою сестру защитить сумею.
— Да знаю я, знаю! — ответил он быстро, — да только у меня сердце все не на месте! Все думал звонить Светке. Да только как? Куда⁈ Да черт его знает! Эх! Знал бы ты, как я ждал сегодняшнего вечера!
Вдруг Сашкины глаза заблестели в сумерках и бросился он ко мне обниматься.
— Ну, чего ты, — удивился я.
— Прости, Игорь! — Сказал он приглушенно, — просто переполняет меня радость, что Светку я увидел. Что все с ней хорошо. Что ты мне ее привез на свидание. Не знаю, куда мне ее, эту радость, девать! Так хоть с тобой поделюся!
— Ну все-все. Поделился уже,— Вежливо выбрался я из объятий Саниных.
— Ой! — Изменился он в лице внезапно, — не побеспокоил ли я тебе рану?
Сашка уставился на мою перебинтованную руку.
— Слышал я, что в тебя стреляли, — он нахмурился, обнял подошедшую Светку, — что вызывает завтра Иван Петрович тебя для дачи объяснений. Ты ничего не бойся. Этот Матвей Серый, он какой-то того, — Сашка покрутил у виска, — мне мужики, пока везли в Красную, рассказывали, что он странный. То сидит, ничего не говорит. То бормочет что-то про себя. Будто бы сам с собой разговаривает. Вот и держат его сейчас в камере. Распорядился майор задержать его на трое суток. До выяснения.