Я медленно подъехала к территории возведения бассейна. Предупреждающих знаков «идет стройка» и «не входить» было достаточно, чтобы резко развернуться и дать деру прочь от металлической сетки забора. Но вместо этого я надавила на газ, весело думая: «Никаких больше лежачих полицейских!»
— Боже, осторожней, мам! — заорал Арч, когда я завернула прямо в грязь между паркингом и стройкой.
Я вылезла из грузовичка и хлопнула дверцей. Обведя недобрым взглядом парковку, я остановила взгляд на лице сына. Он с удивлением посмотрел на меня и поправил очки:
— Что ты тут делаешь?
И правда, что я тут делаю? Я все еще смотрела на него, словно его лицо могло напомнить мне о причине визита. Ах, да! Наклейки!
— Я приехала не за тобой, — ответила я.
— А я жду Джулиана, — объявил Арч взрослым всезнающим голосом. — Он отвезет меня, когда закончит дела в лаборатории.
В этот момент на грязном холме за бассейном я заметила двух девочек того же возраста, что и Арч. Развалившись на траве, они наблюдали за нами.
— Арч, что это за девочки? — спросила я, указывая на холм.
— Неважно, мам. Давай я провожу тебя.
— Отлично.
Мы уже заходили, когда за спиной я услышала девичьи голоса:
— Эй! Ты — милашка!
— Арч, это они тебе? — спросила я, обернувшись.
Он залился краской. Не поднимая глаз, сын промолвил:
— Просто иди.
— Школа Элк-Парк, оставайтесь, пожалуйста, на линии, — прощебетала телефонный оператор пять раз подряд, отвечая на бесконечные звонки, пока я ждала удобного момента спросить ее про свои дурацкие наклейки.
Арч испарился. Я присела на лавочку, обшитую дерматином, и заполнила сознание пустотой. Не успела я начать мантру, как меня заметила Джоан Расмуссен и, пыхтя, устремилась в мою сторону. Я застонала, кажется, даже вслух.
— Извините, повар Голди, так? — обратилась она самым властным тоном. — Вы что-то сказали? Мне послышался какой-то стон. Я усердно работаю над проектом нашего бассейна, гораздо усерднее остальных родителей, должна сказать, а вы…
— Это не был стон, — прервала я ее, поднимаясь с места. Моя голова оказалась где-то на уровне ее почтенной груди, на которую я очень старалась не смотреть: — Я делала «оммм»… Гортанный звук, идущий из глубин души.
— Я знаю, что вы работаете в сфере обслуживания, мисс Беар. И для нас действительно очень важна ваша помощь, поэтому я прошу вас не пропускать ни одной двери…
— Доктора и юристы тоже работают в сфере обслуживания, — снова грубо прервала ее я. — Им тоже приходится слоняться туда-сюда, размахивая наклейками?
— Конечно, нет! — обиделась она. — Но только потому, что они могут себе позволить…
— А, все поняла! — повысила я голос. — То есть если у тебя есть определенная сумма денег, ты счастливым образом избавляешься от всякой тяжелой работы? Скажите, Джоан, сколько я должна заплатить за свою свободу?
В этот момент за спиной оператора возник директор школы. Так близко я его еще никогда не видела. Это был парень с детским лицом. Круглые очки делали его похожим на молодого филина. Несмотря на то, что на дворе середина июня, на нем был твидовый костюм. Директор посмотрел на нас и нахмурился.
— Вот ваши наклейки! — Джоан передала мне пакет. — Спасибо, что так великодушно жертвуете свое время.
Из самого моего горла вырвался довольно громкий звук:
— Оммм.
А потом я услышала, как Джоан и директор, не сговариваясь, сделали одновременный вдох, посмотрев куда-то чуть выше моего плеча. Обернувшись, я увидела старшего члена семьи Курс, владельца крупной пивоваренной компании. Он только что вошел в здание. Слишком поздно я осознала, что была единственным камнем преткновения между директором и миллионами пивных долларов.
— Ой! — вскрикнула я, когда директор направился прямиком в мою сторону.
Качнувшись назад, я упала на лавочку. Пакет выпал из рук. Спиной я приложилась к стене и неловко съехала на пол. Из пакета, точно конфетти, посыпались наклейки.
Джоан Расмуссен кинулась к телефону, тогда как оператор все еще продолжала напевать свою песенку всякому звонящему. Собирая с полу наклейки, я смотрела, как директор совершает обычную процедуру лицемерного приветствия слишком уж любезного мистера Курса.